Носочки-колготочки

– Нуте-с, барышня, вот что я вам скажу! – Дедушка прекратил писать и весело смотрел теперь прямо на Маринку. Глаза его тоже улыбались. – Мне бы такое зрение! Но, конечно, возраст. Сами понимаете. Ну, что же вы грустная такая? Всё ведь хорошо!

– Так значит, лечиться больше не нужно? – радостно засуетилась мама.

– Помилуйте, мамочка, какое лечение? Глазки хорошие, ровные. Зрение единица.

Тут дедушка снова обратился к Маринке:

– А вам, барышня, советую не заниматься ерундой. Если у вас и есть проблемы со здоровьем, то уж со зрением они определенно не связаны. Так что – всяческих благ.

Маринка с мамой вышли в коридор. Это была взрослая поликлиника. Вдоль стен сидели чинные усталые люди, почти все в очках. Был еще один травмированный, с белой повязкой на голове. И никаких тебе детей с заклеенными стеклами, никакого шума и беготни.

Но как же так? – удивлялась Маринка по пути домой. – Почему же тогда тот десятиклассник про глаза? Ведь она никому в новой школе ничего о своей болезни не рассказывала, даже соседке по парте, так что и разболтать было некому.

Она успокоилась, но не вполне. Все это было как-то странно.

А перед каникулами устроили общую дискотеку. Дядя Юра с мамой подарили Маринке новое платье – совсем коротенькое, с открытыми плечами, и заставили его надеть, как она ни сопротивлялась. И еще мама научила, как накрутить волосы на бумажки, чтобы это смотрелось как настоящая взрослая завивка.

На дискотеке было весело. Музыку разрешили самую модную, какую ребята сами на кассетах принесут. Вокруг все подпрыгивало и крутилось в сполохах цветомузыки, а Маринка по обыкновению тихонько сидела в самом дальнем углу у сцены актового зала и тщетно пыталась натянуть короткую узкую юбочку на колени.

Объявили медляк. Девчонки сразу засуетились, рассредоточиваясь по стеночкам, гул в зале перекрывал музыку. «Time after time I’ll be yearning for you dime after dime…» – неслось из колонок. Маринка сидела, разглядывая пол под ногами, и тихонечко подпевала про себя – это была ее любимая песня.

– Привет, можно тебя?

Маринка подняла голову и увидела зеленоглазого. Он протягивал ей руку, приглашая.

Маринка отвернулась.

– Да что ты злая такая? Чего я тебе сделал-то?

Маринка пожала плечами:

– Так…

– А здорово ты меня портфелем тогда, на лестнице. Во какой синяк был! – Зеленоглазый раздвинул пальцы, обозначая размеры бедствия. – Пойдем танцевать. – Он опять протянул руку.

Маринка в ответ протянула свою, хотя и не собиралась, и они пошли в самый центр зала. Зеленоглазый с величайшей осторожностью обнял Маринку за талию и медленно закружил в такт музыке; он был красивый, этот зеленоглазый, очень-очень, Маринке сделалось жарко. Она чувствовала, как горят ее щеки. Хорошо, что в зале было так темно. Зеленоглазый склонил голову к самому ее уху и прошептал:

– Классное платье. Слушай, а за что ты меня портфелем-то?

– А чего ты… про глаза?.. – тихо спросила Маринка и отстранилась.

– А что тут такого? Глаза у тебя красивые, знаешь?

Маринка недоверчиво подняла голову. Зеленоглазый улыбался ей и прижимался теснее:

– Пойдем завтра в кино. Тебя как зовут?

Но Маринка не ответила. Она опустила ресницы и уткнулась лбом в широкое плечо. Они кружились в центре зала, прильнув друг к другу, а песня звучала и звучала, точно решила растянуться на целую вечность. Маринке было хорошо.

Хорошо и странно – ведь воевать, оказывается, было больше не с кем.

Аннапална Марина Бесчастнова

Бабушка называет Аннапалну «дьявольским ребенком», потому что бабушка в жизни не видела таких громких, быстрых, активных и пронырливых детей, по крайней мере вблизи. Вблизи бабушка из детей, в основном, видела Аннапалнину мать, и то изрядно давно, и, по утверждениям бабушки, Аннапалнина мама была таким хорошим и удобным ребенком, которого где посадишь, там он и сидит как мечтательный куль, созерцая окружающую обстановку, читая книжку или изучая передвижения муравьев. А Аннапална не такова, ох, не такова.

В кого она такая уродилась и откуда взялся тот термоядерный ген, который задал всю структуру Аннапалниного характера, никому из семьи непонятно, но что уж теперь сделаешь – вот эта девица, в каждой бочке затычка, в каждой компании самый громкий оратор и самый запальчивый спорщик, вертлявая и любопытная, упрямая и самоуверенная, ртуть и порох, мамина гордость и тревога, бабушкин страх и трепет, а для садика и школы просто чистое наказание, пять кило в тротиловом эквиваленте.

* * *

Однажды в январе трехлетняя тогда еще Аннапална вышла погулять. С большой лопатой для снега, тремя формочками и мамой. Аннапална старательно нагребала в формочки снег лопатой, а мама следила, чтобы Аннапална не снимала варежки, а когда Аннапална их снимала, то мама сразу становилась недовольная и натягивала варежки на Аннапалну обратно.

Потом Аннапалне надоело заниматься формочками, тем более что снег был сухой, скрипучий, рассыпной и не хотел красиво лепиться в виде рыбы и паровоза, и Аннапална стала делать снеговой салют лопатой.