Носочки-колготочки

Мама сказала: «Аня, я очень устала, пойди, пожалуйста, поиграй сама, я занята», – и голос у мамы был какой-то странный. Но Аннапална решила, что мама просто не знает, как здорово играть в мячик, и кинула в маму еще раз.

И тут мама как закричит! И выгнала Аннапалну из кухни. И еще вслед накричала. И велела уходить и не приходить вообще. Тут Аннапална испугалась и очень огорчилась и принялась рыдать и кричать. В кухню, правда, на всякий случай не заходила, плакала из коридора, но погромче, чтобы маме в кухне было слышно. «Я бойсе не буууду, – рыдала Аннапална. – Мама, пьёсти меня позаюста». И: «Мама, ну ты зе хойёсая и добъяя девотька!» – кричала Аннапална, заливаясь слезами и соплями.

Мама гремела посудой и молчала.

Тогда Аннапална прибегла к последнему средству: она выставила впереди себя мизинец и с рыдающим курлыканьем: «Мама, давай мииться», – отважно побежала прямо в маму, крепко ухватила её за ногу, и отчаянно, изо всех сил протянула мизинец маме вверх.

Мама молчала.

«Мама, ну, пазаюста, ну, давай мииться», – рыдала Аннапална и тянула мизинец в зенит что есть силы.

Мама еще немножко помолчала, поглядела в стену, потом вздохнула и взялась своим мизинцем за Аннапалнин.

«МИИСЬМИИСЬМИИСЬИБОЙСЕНЕДЕИСЬ!» – истошно закричала Аннапална.

Аннапална точно знала, что это такая магическая формула для того, чтобы люди переставали сердиться, поэтому она торопилась поскорее произнести заклинание, чтобы мама побыстрее расколдовалась и превратилась в добрую маму.

«АЕСЬИБУДЕСЬДАТЬСЯЯБУДУКУСАТЬСЯ! – кричала лихорадочной скороговоркой Аннапална, глотая слоги и шмыгая носом. – АКУСАТЬСЯНЕПЬИТЕМБУДУД’АТЬСЯКАПИТЁМ!»

Мама хрюкнула.

«АКИПИТЬЛОМАЕТСЯДЬЮЗБАНАЦИНАЕТСЯ!» – доорала Аннапална и решительно полезла маме на шею, в облегченной уверенности, что мама расколдовалась.

И точно, волшебное заклинание сработало, мама выключила воду, вытерла руки, села на стул и посадила Аннапалну к себе на колени. И немножко её покачивала, и вытирала ей мокрые щеки и нос, и пела очень хорошую песню. Аннапална очень такую песню любила, даром что слов в ней было мало, а смысла и того меньше: «Козявка, козявка, глупая пиявка, козявка, козявка, мелкая пиявка…» – пела мама и качала Аннапалну.

А Аннапална утерлась, осторожно покосилась, не видит ли мама, какое от соплей большое пятно получилось у неё на футболке, и заплакала опять, но теперь уже счастливо и облегченно.

* * *

Маленький малыш стал совсем большой, просто так уже и не поднимешь. Нужно подумать, как подойти, как наклониться, как ухватить и сгруппироваться, чтобы не нанести себе непоправимый вред здоровью. Но одна из самых непременных вещей для маленького большого малыша – по-прежнему спросонья (с такого спросонья, которое на самом деле еще совершенный сон) вскарабкаться на руки, одновременно свернуться в плотный клубок и растечься мысью, припасть октопусовой присоской, уконопатиться, зарыть нос от света и откуда-то оттуда, из потаенных глубин, самым жалостным голосочком затребовать: «Мама, я хочу в туалет с тобой».

Говорим «с тобой», имеем в виду «на тебе». Известное дело, мама вздыхает и несет нарост гриба чаги по утренним хлипким сумеркам прочь от теплых одеяльных клубов и сырного круга лампы – а эти ноги, взятые на руки, уже доросли до моих собственных коленей. Кто бы мог подумать, что грибы растут так стремительно?

* * *

Отбой и подъем, вот аверс и реверс медали, которую мне не получить никогда. Зимнее утро не имеет никаких признаков утра, рассудок восстает против идеи пробуждаться в очевидную ночь. Как можно убедить другого в том, что уже утро – подъем, завтрак, – если сам в него не веришь?

Анна держится за подушку до победного, поэтому поутру к Анне приходят крабы.

Крабы-крабы-крабы-крабы боком-боком-боком-боком и за попу ЦАП.

Авторская разработка! И я не устаю восхищаться лояльностью этого ребенка, лично я бы, если бы ко мне приставали поутру с какими-то там крабами, немедленно бы зарядила всем крабам в клешни, но Аннапална, не открывая глаз, начинает похихикивать, отпихивает крабов рукой, потом выдрыгивает из-под пледа веселую голую пятку, но крабы не сдаются.

Когда Анька в состоянии чуть большей адекватности восприятия, то крабы еще подразделяются на маленьких крабов и больших крабов – и Анька, пока крабы к ней подбираются, взволнованной чайкой торопливо кричит: «Мама, это какие крабы, какиекакие-какие крабы?!»

Большие крабы лихие и кусачие и такие «запопуцап».

Надо хохотать и отбиваться, а маленькие крабы очень маленькие, жалостно попискивают и лезут на ручки, чтобы их погладили, и их непременно и охотно берут на ручки и гладят.

Когда же приходит время отбоя, о-о, Аннапална на многое готова, чтобы оно пришло чуть попозже. Удивительным образом, примерно за час до сна, день напролет требующий внимания, общения и участия мой ребенок вдруг становится изумительно ненавязчивым и неслышно саморазвлекающимся существом.