Носорог для Папы Римского

— Это было полностью отменено Иннокентием Третьим, — возражает Ceppa, у которого все еще кружится голова из-за неудачи с «привратниками». — В декреталии «Novimus», полагаю. И, по-моему, Пий Первый постановил, что непокорные клирики могут быть преданы мирским судам. Да, я уверен, curiae tradantur[35], так звучит эта фраза…

— Suo episcopo inobedens. В том и только в том случае, если они ослушаются своего епископа. Так звучит эта фраза, — парирует Йорг. — И даже тогда только cum consensu episcopi sui, то есть только с согласия своего епископа — это в соответствии с Фабианом, — а значит, при условии sede vacante, как мы установили, означенного епископа, за его отсутствием, представляю я, только я и могу дать свое согласие. А я его не даю.

— Конечно не даешь, — спокойно отвечает Ceppa. — А зачем тебе вообще его давать? Ведь, поскольку ты незнаком с декретом Иннокентия Третьего, как могло бы быть одобрено подобное деяние? С другой стороны, если бы ты был с ним знаком…

— К делу, иерей! — гаркает Колонна, теряя терпение.

— А дело в том, что мой монашествующий приятель действительно имеет право отправлять в таких случаях правосудие — и он обязан это сделать. Причем немедленно, смею добавить. И тогда эти подонки будут в ваших руках. Saecula potestati tradantur, что я истолковываю как «они должны быть переданы мирскому суду». Ха! — Ceppa покачивается то к Колонне, то к Йоргу, и челюсть у него ходит ходуном. — Считайте, что они ваши, мой господин.

Колонна, смягчаясь, кивает. Кивает и Вителли. Жена его ухмыляется. Йорг тоже ухмыляется, хотя и осторожно.

— Saecula potestati tradantur? Так вы сказали? Иннокентий Третий? Дайте-ка подумать… Мы ведь установили, что они не умеют читать, не так ли?

— Не начинай все сначала, монах.

— Конечно, конечно. Теперь насчет этого декрета Иннокентия. Кажется, я помню его из «Tertia Compilatio»[36]. Это ведь седьмой канон собрания? Десятый раздел этого канона?

Ceppa теряет дар речи.

— Я так и думал. Кардинал, этот декрет, несомненно, позволяет передавать клириков мирскому суду, но только за подделку папских писем. А поскольку они не умеют читать, представляется маловероятным, чтобы они умели писать, а уж тем более — подделывать слова его святейшества…

— Бессмысленное пустословие! — кричит Колонна. — Я сделаю с ними все, что пожелаю! — Он поднимает свою палку и ударяет двоих ближайших из своих людей. — За дело! — Он продолжает размахивать палкой. — За дело!

Поощряемые таким образом солдаты сбрасывают с себя усталость и принимаются за «дело». Вскоре галерея вновь оглашается проклятиями, стонами и тягостными вздохами. Вителли наблюдает за всем этим совершенно бесстрастно. Рядом с ним корчится его жена, ахая при ударах, наносимых солдатами, и подстрекая их к большему усердию. Поодаль от нее стоит дон Диего — он не произносит ни слова, а лицо его ничего не выражает.

— Отпустите их! — Эти слова, совершенно неожиданные, раздаются из уст кардинала.

— Здесь я хозяин, — осаживает его Колонна.

— Монах доказал свою правоту. Вам следует отпустить их.

Ceppa как-то преобразился — теперь в нем больше от облачения, нежели от человека. Взгляд у него остекленел, и ведет он себя так, словно им кто-то или что-то управляет извне.

— Они принадлежат церкви. Нанесете удар им — стало быть, нанесете удар по всему христианству! — Голос у него тоже стал другим — бесплотным, исполненным новой властности; Колонна смотрит на него, сначала изумленный, а потом пораженный таким предательством. — Не я здесь распоряжаюсь, господин Колонна, — неумолимо продолжает Ceppa, — но сама церковь, каждый камень, каждый святой, каждый Папа. Вы ни единым пальцем не смеете касаться ни ее слуг, ни ее помазанников. Ни единым пальцем, слышите! Ни единым!

Колонна, раскачиваясь в своем кресле, бормочет себе под нос:

— Будь проклята эта церковь, и вы будьте прокляты, каждый из вас!

— Отец! — восклицает Виттория, пробравшаяся сквозь давку на галерее, через безмолвную ныне толпу зрителей, и теперь стоящая перед ним с видом обвинителя, разъяренная, красная от гнева. — Отец, как ты мог!

Жена Вителли холодно ее разглядывает, а люди Колонны смотрят на своего хозяина.