Интересно какими, спросил сам себя Ханс-Юрген. Он с трудом поднимался на ноги, а Йорг все говорил о пережитых злоключениях, трактуя их как испытания, пройдя через которые братья будут вознаграждены. Сначала в его словах чувствовалась напористость, и монахи ловили их с жадностью. Они хотят верить, подумал Ханс-Юрген — или попытался подумать. Однако вскоре приор начал плавать, путаться и повторяться, и Ханс-Юрген почувствовал, что слушатели так же лишаются руля и ветрил. И тогда, посреди речи, хлопнула дверь.
Йорг прервался и повернулся к источнику шума. В дверном проеме стоял Герхард. Последовала неловкая пауза.
— Ты опоздал, брат, — сказал наконец Йорг.
Герхард с макушки до пят был покрыт слоем белой пыли и выглядел даже еще более странно из-за того, что Йорг никак это не отметил. Он небрежно извинился, и Йорг вернулся к прежней теме, став развивать аналогию между их злоключениями и невзгодами, выпавшими на долю Папы, но монахи больше не слушали. Они поглядывали на Герхарда, который стоял среди них и отвлекал внимание на себя, в то же время изображая ревностное внимание к словам приора. Когда Йорг закончил, все взгляды были устремлены на Герхарда, который направился к своему тюфяку у дальней стены. Ханно и Георг последовали за ним.
Той ночью монахи успокаивались медленно — они тщательно звбивали комки в своих тюфяках, по одному, по двое выходили ополоснуть лица водой. Новые ритуалы, подумал Ханс-Юрген. Его тревога неуклонно росла.
Отец Йорг достал свое перо и с болезненной медлительностью начал писать, глаза его от пергамента отделялись лишь несколькими дюймами.
Йорг остановился, не вполне уверенный, что делать дальше. Он хотел кое с чем разобраться, однако не знал как. Приор прислушался к звукам, наполнявшим помещение, — к чуть слышному бормотанию, шелесту соломы, разрозненному кашлю и чиханию… Затем возобновился скрип заостренного кончика его пера.
Он снова остановился. Звуки были те же самые, но вот тишина — иной. Герхард, Ханно и Георг все еще сидели тесной кучкой в дальнем конце комнаты, и собеседники Герхарда время от времени кивали. Йорг вновь склонился над пергаментом и стал писать быстрее, чем раньше, отбросив прежнюю сдержанность.
Йорг продолжал в том же духе, а дойдя до конца страницы, остановился и стал перечитывать написанное.