Носорог для Папы Римского

Направление. Штоберин увидел, как рассыпается его план, как он расстается с невидимой линией, что оканчивалась прямо у группы ловцов, — они-то были на месте и ждали, пригнувшись, в конце гладкой и красивой кривой, четкой дуги, проходящей через открытые двери амбара: чудная, чудная линия. Но не имеющая отношения к нему. Потому что летел он к закрытой двери.

БАМММ!!!

Мгновением позже он пришел в себя. Над ним стояли две пары близнецов, причем одна пара была одета просто, а другая — так же пышно, как и великан. Или два великана, потому что казалось, два великана пятятся в глубь помещения с искаженными паникой лицами, в то время как пышно разодетые близнецы их увещевают.

— …нет, Бернардо, нет. Все изменилось. Дон Антонио не помог бы нам, даже если бы мог. А теперь поторопись. Нам надо попасть на корабль. Идем…

Бернардо мотали головами и в то же время шагали вперед, а двадцать два карлика и два одинаковых Альбериха умоляли их остаться, но тщетно. Просто одетые близнецы вообще ничего не говорили. Штоберин почувствовал, что на макушке у него вспухает шишка с яйцо величиной. Надо было закрутить получше, слабо подумал он, прежде чем потерять сознание.

У Обони на обеих руках и ногах было по шесть пальцев. Воин племени игала с севера, он завоевал высокогорную страну, где проживало племя нсукки, и равнинную страну, где проживало племя идома. Он достиг этого в одиночку. Он заставил своих людей воздвигнуть высокую, до небес, башню, чтобы воевать с духами, обитающими наверху. Башня обрушилась, когда он на нее взбирался, и убила многих из его людей. Тогда он объявил войну духам, обитающим внизу. Он заставил своих людей вырыть в земле огромную шахту, но и шахта тоже обрушилась. Только Обони удалось выбраться наружу живым. Его имя звучало как слово, обозначающее женский орган. Многие из-за этого смеялись над ним.

Обони искал себе жену. Уссе была старшей дочерью короля Оничи. Обони взял ее, когда она в одиночестве прогуливалась по берегам Реки, и сделал ее своей женой. Эту историю рассказывали и люди вокруг Оничи, и люди племени игала в Иде. Ее назвали в честь этой Уссе, а еще она звалась Эзе Ада. Она была старшей дочерью короля. Она когда-то была старшей дочерью короля — этот язык походил не мачете, рассекавшее жизни на крохотные отрезки времени: сейчас, и тогда, и еще тогда, и перед тем… Но король был мертв. Ее отец умер. А этот белолицый Обони поймал свою Уссе, когда она сидела на корточках у замочной скважины.

Агуу — хороший месяц для духов, поэтому она ждала, чтобы появился ее отец и сказал ей, чтó надо делать. Двое мужчин, разговаривавших в кухне, описывали животное из рук вон плохо, но она поняла. Это был враг «слона». «Слон» — это Эньи, она знала, что это такое-Врагом его был Эзоду.

— Это не враг, — сказала Игуэдо, закончив рисовать двоих этих животных в пыли своего обиталища. — Противоположность. Как небо и земля. Мудрый старый Эньи и безумный старый Эзоду. — Потом она сказала ей, как они стали такими различными, как рассорились, как Эзоду в ярости убежал в пустыню, а Эньи затрусил на юг, чтобы жить в лесу. — В точности как мы, — сказала Игуэдо.

— Это оттуда явился народ нри? — спросила она.

— Откуда мы явились? Откуда мы явились? — передразнила ее интонации Игуэдо. — Дурацкий вопрос. Куда мы направляемся? Вот о чем подумай.

— Никуда, — ответила она в тот же миг. — Мы остаемся здесь.

Она была умной. Намоке говорил ей об этом по двадцать раз на дню.

— Дурацкий ответ, — сказала Игуэдо. — Все куда-нибудь да направляются. Но вот как они движутся? Как Эньи? Или как Эзоду?

Груди Игуэдо сосали более дюжины детей, пока те не сделались такими же плоскими, как и ее собственные. Никто никогда не сосал ее грудей. И ничто. Как-то раз она попробовала заинтересовать ими Онугу, самого младшего и глупого из трех своих глупых младших братьев. Тот разревелся.

В следующем году началась засуха, а еще через год — голод. Она стала путешествовать с Намоке от одной деревни к другой. Иногда они отсутствовали несколько недель кряду, потому что в людях из деревни Нри нуждались теперь и в тех деревнях, где прежде их даже видеть не хотели. Время от времени она задумывалась об Эньи и Эзоду, но это по-прежнему мало что для нее означало, и она начинала склоняться к мысли, что то была одна из шуток Игуэдо, чуть бóльшая доля «кокосового масла, чтобы легче было проглотить все эти сухие слова», как объяснила однажды эта женщина, когда Уссе уличила ее в особо возмутительной выдумке. Никто другой подобных историй не рассказывал. А потом их с Намоке пригласили в деревню иджо — так далеко вниз по Реке они еще не забирались.