Носорог для Папы Римского

Паруса неряшливо убраны, впередсмотрящий не выставлен, вся команда ретировалась под палубу, где рулят по заднему компасу, лениво наваливаясь на румпель. В славные свои дни капитан Альфредо гонял бы их кофель-нагелем, но сегодня то время осталось далеко позади, а сам он, как отмечено, все еще довольно-таки похож на мешок с репой, валяясь мертвецки пьяным на палубе наверху. Великан выволок его наружу и бросил там по приказу того, кто называет себя «капитаном Диего», когда они были в полулиге от пирса. Теперь все четверо совещаются у него в каюте, прямо над этим сборищем лентяев. Здесь темно, потому что они так глубоко, и вдвойне темно, потому что настала ночь, и втройне — потому что сердца их разбухли от дурных намерений, вымученного чувства товарищества и просачивающегося наружу черного страха. Они переговариваются полушепотом, много кивают и думают о четверке наверху: о Сальвестро, Бернардо, этом «Диего» и таинственной девушке с платком, закрывающим лицо, которая его сопровождает. Да, о ней тоже. Все они в одной лодке.

На прошлой неделе, в укромном уголке задней комнаты «Последнего вдоха», Якопо провел несколько почти одинаковых встреч с вереницей местных соискателей, привлеченных толками о неумеренных расценках за службу на борту рахитичного судна, уже несколько месяцев гнившего возле пирса. Из уст в уста переходило имя некоего дона Антонио, и выяснялось, что это тот самый «дон Антонио», который без возражений принимал немыслимые цены, предлагаемые припортовыми купцами скорее ради того, чтобы поторговаться, нежели в надежде на согласие. Пьяницу, валившегося во время этого скрытного трепа на прилегающий стол, Якопо называл их капитаном. Предлагавшиеся расценки были, по слухам, до нелепости щедрыми, в чем крылся некий подвох, как полагало большинство будущих моряков. Подвох касался пассажиров — ожидалось, что их будет двое. Теперь, похоже, возник еще один подвох — неожиданное развитие событий или неприятный сюрприз. Число пассажиров подскочил до четырех.

— Дон Антонио ни разу не упоминал об этой девчонке, — бормотал Якопо, главным образом себе самому. — И о Диего тоже, если на то пошло. Не очень-то мне по нраву его вид. А, Бруно?

— Бруно — это вот он, — сказал моряк, к которому он обращался. — Я — Лука.

— Ну, тогда Лука, — сказал Якопо. — Как ты насчет того, чтобы помериться силами с этим Диего?

— Только не я, — сказал Лука.

Восемь человек стояли в деревянной коробке не более чем в три шага шириной, ощутимо разделявшейся надвое тяжелой балкой, которая была румпелем «Санта-Лючии». Подвешенный над ним компас сообщал, что они направляются на один или два градуса западнее юго-юго-запада. Корабль лениво покачивался, почти неподвижный в этих водах, лишенных течений и приливов.

— А как насчет тебя, Энцо?

Энцо помотал головой. То же самое сделали Артуро и Пьеро. Бруно и Роберто соскребали с румпеля сухой лишайник и не подняли взгляда. Три месяца назад в задней комнате «Последнего вдоха» это звучало так просто. Теперь, на плаву, это вдруг стало казаться устрашающим. Их было восемь человек, а наверху — вполовину меньше народу, причем один из четверых был всего-навсего девчонкой — или так они предполагали. Она еще не поднимала платка, скрывавшего ее лицо. Может, она была мальчишкой. Может, у этого капитана Диего такие вкусы. Убить содомита было бы куда приятнее.

— Ну а как ты, Руджеро?

Энцо, Бруно, Пьеро, Роберто, Лука и Артуро обернулись на Руджеро. Сами они все были из одного теста — низкорослые, плотные, с вьющимися черными волосами; все явились из деревень, разбросанных возле Фьюмичино и острова Изола-Сакра. Они могли бы быть кузенами и теперь неуверенно посматривали на Якопо из-под густых бровей, сразу же отводя глаза, стоило тому перехватить их взгляды. Робкие деревенские кузены смотрели в равной мере подозрительно и любопытствующе на более высокого, чем они, мастерового: тот взошел на борт, имея при себе перекинутую через плечо сумку с инструментами, и ничего не говорил, если к нему не обращались напрямую. Втиснувшись в узкий дверной проем, проделанный в переборке между рулевой рубкой и нижней палубой, и упершись ногами в противоположные дверные косяки, он вроде бы был занят тем, что выковыривал грязь у себя из-под ногтей.

— Мое имя — Руджеро Ди Пальма Кастильоне, — отозвался он, не поднимая головы. — Меня взяли плотником в дурацкое плавание к Гвинейскому побережью — от имени дурака по имени Антонио, которого ни разу не видел. Толковали о каком-то звере, о том, что потребуется клетка, а может, еще и лодка. Помню, мы обсуждали это с типом по имени Альфредо, капитаном этого корабля и, как оказалось, пьянчугой, — и с вами. — Он указал на Якопо. — Теперь — поправьте меня, если я ошибаюсь, — вы хотите, чтобы я перерезал горло какому-то типу, потом — его женщине, потом — двум его компаньонам. Правильно я понимаю?

— Я же не мог объявить о своей цели в присутствии капитана Альфредо, — начал Якопо.

— Что ж, тогда мы должны добавить его к списку, — насмешливо сказал Руджеро. — Сколько в нем теперь? Пятеро?