Ночью море плескалось мягко и бесконечно терпеливо.
Амалия с трудом вошла в дверь и бросила на пол перед ним груду одежды, которую держала в руках. Несколько рубашек, плотные брюки, что-то вроде куртки, сделанной из коровьей шкуры. Он пристально разглядывал все эти вещи, вертя в руках и бросая обратно в кучу. Пара башмаков.
— Поторопись, Сальвестро, — сказала она, когда стало казаться, что этот свой обзор он может продолжать бесконечно. — Виолетта сделала кресты для всех твоих друзей, но не знает, что на них написать.
Он посмотрел на нее, нетерпеливо переминавшуюся перед ним с ноги на ногу.
— У тебя на платье пятно, — сказал он.
— Я в него высморкалась, — ответила Амалия, явно польщенная. — Это сопли.
Они разложили тела погибших в конюшне. Двое были портингальцами, остальные — членами команды, числом восемнадцать.
— Один из этих двоих командовал судном, — сказал он Виолетте, стоявшей с ним бок о бок. — Но не знаю, который именно, и как их звали, тоже не знаю.
Виолетта нахмурилась, но воздержалась от дальнейших расспросов. Он пошел дальше вдоль ряда тел.
— Этого я знаю. Туземцы называли его Осем. Он приносил нам еду.
Сальвестро смотрел на тело: в отличие от многих других оно не было обезображено по пути от корабля к берегу. Когда сломалась первая мачта, именно этот человек приказал двоим туземцам вскрыть клетку.
— Других не было? — спросил он.
Виолетта помотала головой. Они молча стояли вдвоем над мертвыми.
— А где зверь? — спросил он.
Женщина, оторвав взгляд от погибших, посмотрела на Сальвестро и повела его к двери в задней стене конюшни. Они вошли внутрь.
— Это Амалия устроила, — сухо сказала она и указала на источник аммиачных испарений, которые теперь заставляли обоих морщить носы. — Точнее, это устроили по ее настоянию.