Ностальгия

Сказать, что я удивлен, — ничего не сказать. Отношения между мной и моей бывшей женой трудно назвать теплыми. Все, что было когда-то между нами (а было ли?), давно растворилось под напором ежедневной суеты. Хочу сказать какую-нибудь резкость на тему того, что, если меня убьют, Корпус выплатит пособие на содержание Мари и что волноваться за мою платежеспособность не надо. И тут же мне становится стыдно за дичь, что лезет в голову, — человек, может быть, от души беспокоится за меня, все же не чужие, а я думаю про нее черт знает что.

— Ладно, — отвечаю я, — ты тоже береги себя. Передавай привет своему Генри. У меня времени мало, зови Мари.

— Сейчас. Удачи тебе… — Она исчезает.

Пару минут сижу и разглядываю в кадре потолок ее квартиры.

— Привет, па! — Изображение дергается и фокусируется на веселой мордашке дочери.

— Привет, солнышко! Опять перекрасила волосы?

— Фу, папа… Мне уже пятнадцать, ты не забыл? Я уже большая!

— Да уж вижу. Поди, и мальчика себе уже завела?

— А чего? У всех есть, пусть и у меня будет! Не хуже, чем у других! У него отец — шишка в «Дюпоне», между прочим!

— Класс! — говорю я. — А его счет в банке проверяла? Мужики такие лгуны, так и норовят пустить пыль в глаза. А у самих карманы дырявые!

Мы смеемся. Мари здорово подтянулась за полгода, что мы не виделись. Настоящая женщина. Даже не знаю, что ей сказать. Вот так скучаешь по человеку, а увидишь — и сказать-то нечего. Остается глупо улыбаться да натужно вспоминать какие-нибудь новости.

— Не грузись, па. Все нормально у нас. Ты сам-то как? Говорили, тебя фараоны упекли.

— Солнце, что за выражение!

— Ой, да ладно, па…

— Мари, ты уже не пацанка в песочнице. Ты красивая молодая женщина. Веди себя соответственно.

— Ладно, па. Извини. Я соскучилась. Ты что, снова в армии?

— Да, котенок. Так вышло. У меня все хорошо. Знаешь, я тоже соскучился. Даже не знаю, о чем говорить-то с тобой. Большая ты стала. Взрослая совсем…

— А ты не можешь ко мне вырваться? — с надеждой спрашивает меня дочь. — Я тебя с Вацлавом познакомлю. Он клевый, честно!

— Нет, котенок. Ты же видишь, что творится. А с Вацлавом — в другой раз. Будет приставать, скажи, что папа у тебя в морской пехоте. Придет и оторвет все лишнее.

— Ух ты! Ты морпех? Отпад! Па, а это вы черных уделали?! Круто вы их!

— Все, котенок, мне пора. — Меня слегка коробит от того, как легко моя дочь говорит о смерти десятков человек, я воровато оглядываюсь — нет ли начальства. — Я и так заболтался… Я просто увидеть тебя хотел. И не болтай там попусту. Я люблю тебя, милая.

— Па, я тоже тебя люблю! Па, ты отпросись ко мне, ладно? — Она шмыгает носом совсем по-детски. Слезы у нее лежат недалеко, как у матери.

— Я постараюсь, милая. Пока!

— Пока! — Мари шлет мне воздушный поцелуй.

Несколько минут я тихо сижу, зажав коммуникатор между колен. Что ж я за перекати-поле такое? Моя крошка Мари стала просто леди. Скоро выскочит замуж, а я так и буду представлять ее карапузом, что любил прыгать на моих коленях и задавать глупые вопросы.

Номер Ники долго не отвечает. Я сам не знаю, зачем звоню. Может быть, чтобы просто успокоить свою совесть? Наконец, когда я уже отчаялся дозвониться, мужское лицо появляется в кадре.

— Да, офицер? — говорит импозантная короткая бородка.

Я недоуменно смотрю на незнакомого человека. Панель коммуникатора подтверждает правильность соединения.

— Нику Шкловски, пожалуйста, — говорю я, когда вежливое ожидание собеседника становится невыносимым.

— Офицер, я юрист. Зачем вам понадобилась госпожа Шкловски?

«Вот гнида! — думаю я. — Не могла она нормального мужика подцепить, не этого слизняка?»

— Послушайте, юрист, вас не учили в детстве, что отвечать на звонок чужого коммуникатора невежливо? — интересуюсь я неприязненно. С чего бы это мне растекаться перед этим козлом в любезности?

— Ваш звонок носит официальный характер? — никак не сдается бородка. Бумажная сила закона впаяна в него насмерть, она заменяет таким, как он, подкожный жир. Меня прикалывает его уверенность в силе печатного слова. Уж я-то знаю цену этим параграфам. Сутки назад мы навылет прострелили сразу десяток статей.

— Дай мне Нику, и быстро. Не заставляй меня приехать и отбить тебе внутренности.

Не дожидаясь, пока лицо адвокатишки примет официально-безразличное выражение, добавляю негромким «сержантским» говорком:

— У нас в морской пехоте не принято пугать. Уж если чего сказали — сделаем. Так вот, гнида, пять секунд тебе — или ты зовешь Нику, или я сейчас приеду и ты сорок раз поскользнешься и упадешь головой в унитаз.

Говорок действует. Он и не таких, как ты, червяк, пронимает. Бородка исчезает.

— Дорогая, с тобой хотят поговорить. Представитель военных властей. Не говори ничего, не посоветовавшись со мной, — слышу я далекий голос.

Мысленно чертыхаюсь. Уж этот-то сможет защитить мою кошку, даже не сомневайтесь. Любого, кто сдуру взломает его дверь, он до смерти заговорит, зачитывая статьи Уголовного и Гражданского кодексов.

— Ты? — удивленно говорит Ника. При виде ее остро щемит в груди.

— Конечно я, кошка. А ты кого ждала? — отвечаю как можно более непринужденно.