Все комбайны, кроме Стафеевского «Колоса», молотили. Я увидел, как Стафеев бегом припустил навстречу.
— Ну, что? — крикнул он издалека.
Я обернулся и увидел, что «Волга» вместе с Крестьянниковым уже разворачивается в сторону шоссе.
— Сказали, что у них нет таких валов, — пришлось огорчить Стафеева.
Он свирепо рубанул рукой воздух:
— Врут! Нагло врут!
— Да почему ты так думаешь?
— Потому что знаю: есть у них на складе по крайней мере один вал, какой мне нужен!
— И ты знаешь, где он лежит?
— Приблизительно. Но я бы нашел, если б меня пустили на склад.
— Ну, так надо сказать Анатолию Михайловичу. Вместе с ним пойти и…
— Анатолий Михайлович не пойдет.
— Почему?
— Шутка ли: ссориться председателю колхоза с «Сельхозтехникой»! Сейчас они хоть иногда что-то нам дают, а то вовсе матушку-репку запоем. Не пойдет Анатолий Михайлович на скандал и, я считаю, правильно сделает!
— И вот так будешь сидеть на ступеньке своего «Колоса»?
— Буду сидеть! Пока что-нибудь не придумаю.
Слава стоял поодаль с отсутствующим видом, но явно прислушивался к нашему разговору.
— Славка! — вскинулся вдруг Стафеев. — Чего ждешь? Иди домой! Завтра весь день молотить будем!
Согласно покивав и ни единым словом не выразив недоверия к тому, что явно сгоряча пообещал наставник, Слава спросил, когда завтра выходить на работу, и, получив ответ: «К полвосьмому, чтоб успеть поставить вал», понуро отправился в Горбуново.
— Поди, что-то уже придумал? — спросил я, чтобы только не молчать.
Стафеев кивнул, глядя на меня большими ясными глазами.
— Счас пойду принесу его, — сказал он как-то очень уж просто, словно речь шла не о стальной двухметровой дефицитной запчасти, а о стакане воды. — Рабочий день у них кончился, и там никого нет, только сторож, но он меня не увидит, я уж постараюсь…
Я хотел сказать, что он сделает непоправимую глупость, если пойдет на это дело, которому есть четкое определение в Уголовном кодексе, но вдруг почувствовал, как сердце зашлось от восторга. И сказалось совсем другое:
— Витя, одному тебе идти опасно. Кто-то же должен на шухере стоять!
Ни одна мышца не дрогнула на его лице: принял как само собой разумеющееся.
Обширная, обнесенная оградой территория районной «Сельхозтехники» раскинулась сразу за окраиной Горбуново. Там, за оградой, и правда не было в этот час ни души, стояла мертвая тишина.
— Вон туда мне надо, — кивком указал Стафеев на длинную приземистую постройку, темневшую в надвигащихся сумерках далеко в стороне.
Он велел мне стоять на месте и дожидаться его, а сам неслышно двинулся вдоль ограды.
Его долго не было, время тянулось чертовски медленно. И, главное, я не представлял себе, как мне себя вести, если случится что-то непредвиденное. Впрочем, я изо всех сил старался гнать из головы эти мысли и в конце концов нашел способ избавиться от них совсем: начал фантазироать о том, как по возвращении в Свердловск попытаюсь добиться аудиенции у Ельцина, чтобы рассказать ему о всех тех безобразиях, свидетелем которых я стал. Я фантазировал, излагая всевозможные доводы и со своей, и с его стороны, вполне понимая, что в реальности на прием к Ельцину так просто не попадешь, тем не менее даже мысленно беседовать с будущим Президентом России было приятно, и я не без сожаления прекратил с ним разговор, когда увидел в вечернем сумраке приближавшуюся скособоченную фигуру в мешковатой куртке.
…Стафеев провел пальцем по шейке вала:
— В вазелине еще!.. — в свете огромной восходящей луны чумазое лицо его блестело от пота.
По дороге в Горбуново я спросил, как же все-таки он узнал о наличии этого вала в «Сельхозтехнике».
— Знаете, — сказал он, — когда человек находится на грани отчаяния, у него здорово срабатывает интуиция. Мне словно в уши кто нашептал: есть у них на складе такой вал, не может быть, чтоб не было! В общем, прошел я сразу в комбайновый цех, там у них есть склад запчастей. На самой верхней полке, под потолком, и лежал он, родимый. Ну, все, думаю, теперь не выпущу из рук!.. А когда уже стал выходить со склада, в одном контейнере увидал гидроцилиндры. Аж несколько штук! Прихватил один для Султаншина…
А тем временем комбайны, покончив с одним полем, перебрались на другое. Там тоже был овес, но почти сплошь уже полегший. Тяжелые, вмятые в землю под собственной тяжестью пласты с сырыми преющими метелками. Главный агроном ходил за комбайнами и, подсвечивая фонариком, выглядывал огрехи. Чуть что заметит — сразу останавливал комбайн и заставлял пониже опускать жатку. Однако прижатые к земле метелки частично все же проскальзывали под ножами. Даже виртуозно работавший Гайнов ничего с этим не мог поделать, огрехи оставались и за его комбайном.
— Этот овес надо было убирать раздельным способом, — сказал он мне (по возвращении с «дела» я подсел к нему в кабину). — Если бы в свое время скосили его в одном направлении — сейчас только знай подбирали бы валки.