Ностальящее. Собрание наблюдений

Чаепитие сопровождается беседой, когда никто никуда не спешит, когда в воздухе разлиты тепло, тишина и покой, нарушаемые лишь доносящимися с других участков ударами по мячу или дальним бегом электрички. Но нет, эти звуки не нарушают, а лишь подчеркивают тишину и покой. И когда у меня появилась уже своя семья, родилась дочь, — на следующий же год я оказалась в той же Мамонтовке, кстати, названной так в честь великого русского мецената, купца Саввы Мамонтова, владельца в дореволюционном прошлом этой самой железной дороги, — его собственная деревянная дача, украшенная искусной резьбой, сохранилась до сих пор. И сейчас, когда моя дочь учится на Западе, она скучает больше всего не по Москве, а именно по Подмосковью. И, несмотря ни на какие изменения в жизни отечества, покоя души мы искали здесь, на травке, бездумно, рядом с бабочками и стрекозами, сидя на каком-нибудь поваленном ветром дереве. И все наши друзья, и мои, и Маши, как русские, так и американские, английские, французские, немецкие… все любили (и любят) приезжать к нам на дачу — потому что свободней и проще здесь и дышать, и говорить. (А мне, что немаловажно для хозяйки, — и принимать гостей, признаюсь честно.)

Сейчас я живу в Переделкине, месте знаменитом благодаря теперь уже вечному присутствию духа Бориса Пастернака, проведшего здесь на даче более двух десятилетий и любившего Переделкино так нежно и так глубоко и сильно его воспевшего, что он был окрещен кем- то из критиков «гениальным дачником». Мой покойный муж, выросший здесь, в Переделкине, мальчиком встречал его на дорожках. И «Доктор Живаго» написан здесь, именно в той даче, где сейчас находится единственный в России музей Пастернака; а на соседней улице, в даче неподалеку, осиротевшей после смерти Лидии Чуковской, открыт музей Корнея Чуковского.

И на той и на другой даче вы не найдете никаких следов роскоши — более чем скромна обстановка, хороши лишь рисунки отца, прекрасного художника Леонида Пастернака, уехавшего из России в начале 20-х и скончавшегося в Оксфорде в 1945-м. Корней Чуковский больше всего любил работать, сидя на маленьком деревянном балкончике, а в холод — заходя на закрытую терраску, за что и был прозван «кукушкой».

В какой-то из «застойных» годов в Переделкине на зиму поселился Андрей Битов — и не смог работать: как художник, как человек более чем впечатлительный, он решил, что весь пейзаж в Переделкине «выпит» Пастернаком.

Можно сказать, что все Подмосковье в каком-то смысле «выпито»: по каждой дороге — усадьбы знаменитых поэтов, дачи художников, любимые поляны композиторов, речки артистов… И это тоже — в радость: потому что мы — с детьми, с гостями — объезжаем окрестности, впитывая пейзаж их жизни, воздух их вдохновения. И, возвращаясь к себе на дачу, ставим чайник, а лучше того — самовар, садимся на деревянное крыльцо, смотрим на заполонившие сад травы (в этом году, под ливнями, иные из сорняков вымахали повыше кустов, и несчастные розы утопают в травах), дышим вечерним воздухом и ждем, что сейчас откроется калитка, приедет еще один запоздавший гость — и, присев к столу, расскажет свои новости или просто помолчит, глядя на верхушки елей, которые сорок пять лет тому назад посадил здесь отец моего мужа. За забором уже начинается лес, в котором — удивительно, но факт — расположен корт, и слышно, как упруго отлетает теннисный мяч от ракетки, как азартно кричат игроки; еще слышно, как пролетает запоздавший шмель, перекрывая гудение самовара. Пройдет мгновенье — зазвонит телефон или ТВ ошпарит нас известиями об очередной катастрофе, — но пока мы еще дачники, простые, но тоже гениальные, потому что гениально пьем чай, и тени тех, кто жил здесь до нас, пьют этот воздух вместе с нами.

Конец письменности

Русская литература приучила нас к тому, что страдание и есть счастье. Мазохизм — не главный ли урок, преподанный нам великими? Достоевским, Толстым, Чеховым, а в нашем веке Андреем Платоновым и Борисом Пастернаком? И не только ими…

«Своею жертвой путь прочертишь…»

«Если только можно, Авва Отче, / Чашу эту мимо пронеси…»

На самом деле — чашу испивали, а читатели — чашей упивались.

Именно поэтому жертва Цветаевой, например, или жертва Ахматовой так существенны: до сих пор косточки обгладываем, и с удовольствием!

Реклама изо всех сил пытается поменять парадигму нашего существования. И предпринимает это по отдельности: с мужчинами и с женщинами.

Прокладки «Always Plus» — это то, что вам нужно для счастья, внушают нам Аня Попова или Наталья Смирнова, обыкновенные русские молодые женщины с непрекращающимися «критическими днями».

Она улыбается, она светится радостью открытия, она счастлива, — о ней, наконец, позаботились, и уже никто и никогда этого удовольствия не отнимет.