Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I

Мы даже не обнялись. Но когда, уже сидя в кабине грузовика, я кинул на отца прощальный взгляд, то увидел, как вдруг увлажнились его глаза…

На станции Варфоломеевка я встретился со своими ребятами, которые тоже добирались попутным транспортом. Там мы сели в местный поезд и доехали до станции Манзовка (теперь это станция Сибирцево), которая стояла уже на Транссибе. Билеты взяли в один вагон поезда «Владивосток-Харьков», который шёл на Украину через Куйбышев.

Вагон был общий (решили экономить), но мы были молоды, впервые вырвались из-под родительской опеки, всё было нипочём, и теснота, конечно же, нисколько не утомляла. Да и народ набился нам под стать: ехали абитуриенты в разные города по Транссибу, как и мы сами, возвращались в родные места на каникулы студенты из вузов Владивостока и Ворошилов-Уссурийска. Все быстро перезнакомились, нашлась гитара и не одна, и было много весёлых рассказов, анекдотов, приколов. Ну, и, конечно же, песен – как же без них в дороге и дружной компании? Особенно сблизились с нами студентки из Политехнического института. Они уже перешли на второй курс и как старшие по сравнению с нами а, скорее всего, по извечной женской натуре, принялись сразу нас по-матерински опекать. А мы и не возражали, потому что нам это даже очень нравилось. Скоро совсем мы вообще разбились по парам – по общим симпатиям и интересам. До сих пор помню имя и фамилию черноглазой и смуглолицей девчонки из Забайкалья, которая вдруг по-настоящему влюбилась в меня, а я, признаюсь честно, всегда был довольно любвеобильный, и просто не мог не ответить ей взаимностью. Три дня, которые мы ехали до Читы, мы расходились по своим местам ко сну с опухшими и прямо горящими от бесконечных поцелуев губами. Сначала мы целовались только в тамбуре, когда оставались там одни. А потом уже и стесняться перестали окружающих. Это какое-то сумасшествие было, честное слово. Но очень приятное…

Раньше вообще вагоны поездов были чудесные: можно было ехать даже сидя на подножках и при открытой вагонной двери. И мы часто, обнявшись и отдыхая от поцелуев, сидели на этих подножках, говорили о всяком разном, или просто молча любовались убегающими от нас в даль пейзажами. И проводники не прогоняли нас. Нередко наш поезд вдруг останавливался где-то в степи, и тогда ребята выскакивали из вагона и после бодрого призывного паровозного гудка возвращались бегом с букетами полевых цветов для девчонок. Некоторым из запоздавших приходилось даже вскакивать на подножку, когда паровоз, шумно пыхая чёрным дымом из трубы и шипящим паром из-под колёс, уже медленно набирал ход.

С второкурсницей электромеханического факультета ДВПИ Валей Басовой мы последний раз поцеловались перед её выходом на перрон в Чите. Прощаясь, мы обещали писать друг другу, а Валя в память нашей горячей трёхдневной любви приколола мне на рубашку белого голубка, которого до этого она носила на своём беретике. Больше мы с ней не виделись никогда. Виноват был, конечно, я: не написал ей письмо первым, потому что хвалиться было нечем, а она моего адреса не имела. И голубка её у меня обманом выманила цыганка в Новосибирске, где я при возвращении осенью в Приморье ждал пересадки на следующий на Восток поезд из Москвы, поскольку на Харьковский, идущий туда же напрямую, билетов мне не досталось. Вот и снова судьба всё переиначила по-своему…

В Куйбышеве наш абитуриентский десант встретили родственники нашего одноклассника Нойкина. Это были его двоюродные сестрёнки-двойняшки, весной перешедшие в десятый класс. Их имён я так и не запомнил. Конечно, при первом знакомстве ещё на перроне они представились нам, но я тут же забыл, кому какое имя из двух названных принадлежит, настолько они, эти девчонки, были похожи друг на друга. И практически никогда не называл их по имени, так как всегда боялся ошибиться. Кстати, в нашем классе тоже были сестрёнки-двойняшки – Эра и Клара Бородины. Мы, да и учителя тоже, различали по именам их, только когда они сидели за партой: Эра – слева, а Клара – справа. Но на переменках их различить было уж просто дохлым номером. Они это прекрасно знали и ради хохмы иногда и за партой менялись местами. По-моему, только одна наша Виргиния Иннокентьевна их никогда не путала. Хорошие были девчонки, весёлые, они сидели за партой впереди нас с Колей Шульгиным и тоже были из кенцухинской группы ребят.

Но с этими самарскими сестрёнками-двойняшками мы тоже быстро сдружились. Они оказались удивительно гостеприимными и сразу же всех нас пригласили домой к себе на обед в честь нашей встречи. Как мы сразу узнали, их отец работал главным инженером на местной мебельной фабрике. А за городом, в легендарных для нас Жигулях, была их дача, куда из города регулярно ходил трамвай. По воскресеньям мы постоянно уезжали на эту дачу, расположенную на высоком волжском берегу. Там купались в Волге и загорали на огромных плотах из строевого леса, ловили на удочки колючих ершей, из которых всегда получалась очень ароматная уха.