Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I

Из этой старой избушки я и сам однажды уехал с отцом на пару недель на остров, где жил с рыбаками в большой палатке, ездил с ними на переборку большого морского ставного невода. В эту первую свою поездку на остров я первый и последний раз в своей жизни видел настоящий птичий базар, обычный ещё до той поры на дальневосточных и северных островах. Летом же 42-го года, когда отца с острым приступом аппендицита увезли с острова на катере в городскую больницу Петропавловска, я один ездил с домашними подарками к отцу. Мама не могла поехать со мной – не на кого было оставить домашнее хозяйство. Но меня отвезли и доставили к отцу в больницу его друзья-рыбаки и так же благополучно привезли обратно домой. Здесь же я впервые освоил и «профессию» дояра. Правда, первая попытка оказалась весьма неудачной. С доставшейся нам в наследство от прежних хозяев могучей и почти полностью красношёрстной симменталкой я не нашёл взаимопонимания: после первой же моей попытки поднести стакан к её соскам, он был тут же выбит из моей руки мощным ударом её копыта. Корова была очень удойная: летом давала по три подойника молока в день. Но маме она тоже не понравилась, и я даже не помню, почему. И родители ее продали, купив взамен молодую чёрно-пёструю холмогорку. Мы ей дали ласковое имя Люська, и она его полностью оправдывала. Когда мне хотелось парного молока, а родителей не было дома, я бежал со стаканом в руке к нашей Люське и пытался доить её одной рукой, потому что другой держал стакан. А она, повернув голову, добродушно смотрела на меня своим лиловым глазом и, как мне казалось, даже улыбалась моим не всегда удачным попыткам попасть молочной струйкой в стакан. Здесь же я умудрился испортить один из двух отцовских винчестеров – 16-зарядный старого образца карабин с короткими толстенькими патронами и тупыми свинцовыми пулями: загнал в ствол пустую и, видимо, раздутую гильзу, и её там намертво заклинило. Отцу пришлось расстаться с этим винчестером и взять взамен тяжёлый длинноствольный французский карабин с огромными пузатыми гильзами и толстыми блестящими тупыми пулями, за 10 мм в диаметре – не меньше. Но это уже было тогда, когда мы поселились в другом и совершенно новом доме. А из старенькой нашей хижины я пошёл в первый школьный класс, почувствовав себя в новеньких, сшитых мамой штанах, хоть ещё и с лямками, но с большими мужскими карманами, совсем взрослым человеком. Случилось это эпохальное для меня и, наверное, для всей нашей семьи, не считая, конечно, двухмесячного на тот момент несмышлёныша – моего братишки Бориса, 1 сентября 1943 года. В те далёкие времена школьная жизнь в России начиналась в основном с восьмилетнего возраста…

Новый для нас дом построил местный охотник по фамилии, кажется, Савченко. Строил он его, конечно, для себя, поэтому домик из тёсаных и хорошо просушенных брёвен получился довольно добротным. Однако в его семье что-то не заладилось, и он, оставшись в одиночестве, продал дом моим родителям и надолго ушёл в сопки на свой промысловый участок. Года через два-три он снова появился в селе, привёз зимой на собачьей упряжке огромную освежёванную тушу бурого медведя и практически задаром раздал односельчанам. До весны он прожил в небольшой комнатёнке в том самом длинном бараке, где раньше был детский садик, а потом уже навсегда исчез из села.