Читаем Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I полностью

Первое из них случилось летом 41-го, тоже вскоре после приезда нашего соседа в Вилюй. Я уже говорил, что Вальтер часто забегал к нам, в том числе за кипятком для чая или бритья – летом он печь топил редко. И вот в тот тёплый летний вечер он в очередной раз зашёл к нам за кипятком, а мы с ребятами в это время играли во дворе в пятнашки. Когда он выходил из сеней с полным ковшом кипятка в руке, я, убегая с заразительным смехом от преследовавшего меня мальчишки, врезался головой соседу в низ живота, ковш вылетел у Вальтера из рук, и весь крутой кипяток выплеснулся прямо на меня. Конечно, ему тоже было очень больно от моего удара головой в самое болезненное для мужчины место, но он был настоящий медик и, превозмогая собственную боль, тут же занялся мною – наиболее пострадавшим. Я не помню, что он делал со мной с первого момента после случившегося, как и чем лечил в последующее время. Но зато хорошо помню, что увидел через несколько дней собственными глазами, когда впервые после случившегося сумел открыть их, и отец или мама, а, может быть, и сам фельдшер Вальтер, боясь за сохранность моих глаз, поднесли к моему лицу зеркало. И в самом деле, основания для их боязни были довольно существенные: весь лоб, левая сторона лица, шеи, плечо и рука до локтевого сгиба представляли из себя одну сплошную бугристую розовую рану – всё это я и увидел тогда своими глазами, к всеобщей радости моих целителей: глаза-то были целы! Я лежал в детской кроватке-качалке, со всех сторон укрытой от мух и гнуса марлевым полотнищем. Где её взяли родители – не знаю, видно, сердобольные соседи одолжили до моего выздоровления.

Пролежал я в этой кроватке, по словам родителей, ровно три недели, и всё это время Вальтер по нескольку раз за день навещал меня, приносил какие-то целебные мази, осторожно наносил их на ожоги, давал советы маме, как лучше ухаживать за мной. Не представляю, как переживали родители после всего случившегося со мной, ведь я был для них в ту пору единственным ребёнком, выжившим из девяти рождённых мамой. Естественно, они во мне души не чаяли, никогда ничего не жалели для меня и чуть ли не молились на меня, честное слово, так я был им дорог. И эту вот такую беззаветную родительскую любовь я с благодарностью ощущаю до сих пор, хотя моих дорогих папы и мамы нет уже рядом со мной многие десятки лет. Не знаю, чем меня конкретно лечили наш сосед-немец Вальтер и мои незабвенные родители, но ровно через три недели я уже самостоятельно выбрался из лечебного убежища, на месте ожогов исчезли все струпья и теперь розовела только новая кожа. Могу только догадываться: в ту пору у берегов Камчатки постоянно работали первые советские китобои с промысловой базы «Алеут», и, в общем-то, не сложно было достать при желании чудодейственный спермацет – жир из головы кашалота. Только мази на основе этого удивительно целительного жира могли в ту дремучую в медицинском отношении пору камчатской реальности совершить такое чудо. Помню, что несколько позже, когда я уже учился в одном из начальных классов, у нас совсем короткое время и недалеко от меня сидела за партой девочка с безобразным лиловым бугристым шрамом во всю, кажется, тоже левую щеку: ещё в раннем младенчестве, говорили, она каким-то образом упала на горячую плиту кухонной печки. Но рядом с ней тогда, видно, не оказалось такого кудесника-врачевателя, как наш сосед Вальтер, и не нашлось у родителей в запасе на всякий случай хотя бы ложки спермацета. Меня же, вполне очевидно, на этот раз уберёг от большой беды Бог заботами моих родителей и поистине золотыми руками фельдшера Вальтера.

Кстати, что касается спермацета. Уже много лет спустя, когда моя дочь Лена была ещё в возрасте 4–5 лет, она во время ингаляции нечаянно опрокинула на себя миску с кипятком и получила большой ожог животика и ножки. А у моей жены Ирины Васильевны, с Божьей помощью, всегда по-хорошему предусмотрительной и запасливой чуть ли не на все случаи жизни, оказался в домашней аптечке пузырёк с этим самым чудо-жиром из головы кашалота, который тогда, в середине 70-х, задолго до запрета в России китобойного промысла, можно было ещё купить, и не дорого, чуть ли не в каждой аптеке. И у нашей дочери тоже не осталось на теле какого-либо заметного шрама от ожога. К сожалению, сейчас спермацет можно купить, наверное, только в Норвегии или Японии, отказавшихся от запрета на промысел китов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Письма из XX века

Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I
Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I

В повести-эссе «О времени. О жизни. О судьбе» журналист Виктор Холенко, рассказывая, казалось бы, частную историю своей жизни и жизни своей семьи, удивительным образом вплетает судьбы отдельных людей в водоворот исторических событий целых эпох -времён Российской империи, Советского Союза и современной России.Первый том охватывает первую половину XX века жизни героев повести-эссе – в центральной России, в Сибири, на Дальнем Востоке. Сабельная атака времен Гражданской войны глазами чудом выжившего 16-летнего участника-красноармейца, рассказы раненых бойцов морского десанта, выбивших японцев из Курильских островов, забытые и даже специально уничтоженные страницы послевоенной жизни в дальневосточной глубинке, десятки известных и неизвестных прежде имён – живые истории людей в конкретную историческую эпоху.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Виктор Холенко

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии