Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I

Домик этот был во многих отношениях достаточно уникальным, как и место, в котором он был расположен. Стоял он в уединённом маленьком распадке в северной части села, из которого начиналась пешеходная тропа в Малую Саранную. Распадок этот, расширяясь в нижней части, круто обрывался к ручью, отрезавшего от остального села его малую, северную, часть. Здесь было всего три жилые усадьбы: наш домик – в середине пологой части распадка, ниже нас и прямо над ручьём была землянка Некрасовых (один сезон всего, кажется, Некрасов работал в отцовской рыбацкой бригаде, и у этих соседей была маленькая девочка Рая), а прямо напротив этой землянки и тоже над ручьём высоко стоял дом председателя колхоза Добрычева, в котором я никогда не был, но с его двумя ребятами-погодками, на год-два моложе меня, хорошо дружил. Внизу у ручья был колодец с чистейшей холодной водой, а прямо за ним на правом берегу ручья начиналась усадьба с домом под крышей из волнистого оцинкованного железа – другой такой крыши в селе не было. В этом доме и жили Филиппыч с женой и семья Варлаковых. За этим домом начинался центр села и стоял домик правления колхоза, а за ним целая улица рубленых и каркасных жилых домиков, в которых в том числе жили семьи Гуриных, Цветковых, Гореловых, Гноевых и Ведерниковых, кого я смог запомнить. За этим жилым порядком, у подножия высокой сопки, протянулась последняя, южная улица села. Начиналась она от центра небольшим клубом, школой со спортивной площадкой, фельдшерским пунктом – резиденцией Вальтера, и дальше, к востоку, где эта высокая сопка переходила уже в плоское нагорье, было ещё несколько жилых домиков, в одном из которых жила семья Прудниковых, переехавшая после войны в Приморье. Заканчивалась эта улочка на взгорье – над самой тундрой, отсюда, по сути, начинался вилюйский Зимник, откуда шли обе дороги к Летнику – понизу и поверху. А там, где верхняя тропа над тундрой начинала спускаться к почте на Летнике, вправо по пологому нагорью, густо заросшему шиповником и редкими корявыми берёзками, шла тропа к сельскому кладбищу. Там, недалеко от скального обрыва к океану, есть несколько могилок и моих братьев и сестрёнок, которые смогли прожить на этой, оказавшейся для них неприветливой и довольно суровой земле, не больше чем по году, а то и того меньше…

Когда первый хозяин строил этот дом, у него много чего из материалов не оказалось под рукой, или достать их в ближайшей округе было просто невозможно. Так, например, печь он сложил из камня-плитняка, причём с тёплой лежанкой, под которой на корейский лад вывел дымоход под стеной дома наружу. А там, метрах в двух от стены, была сооружена деревянная труба. Такого «печного» варианта я больше нигде не встречал на Камчатке. Эта печь с тёплой лежанкой добросовестно служила нам, наверное, всего пару лет, пока в один прекрасный зимний день не загорелась деревянная труба. Горящую трубу затушили снегом, не дав огню перекинуться на кровлю из сухой ольховой дранки, с которой ветром давно уже смело снежную «шубу». Мой отец, как я не раз убеждался лично сам, умел делать практически всё, и в этом курьёзном случае он тоже не оплошал: он сразу же переложил печь на традиционный манер – с вертикальным обогревателем, склепал из жести трубу и вывел её наружу через потолок и кровлю. Одним словом, сделал всё, как у людей. А огарок деревянной трубы ещё долго стоял за стеной дома, напоминая нам о сомнительной изобретательности её творца. Весной около неё соорудили летний курятник, причём в два этажа. Но кур у нас было немного, и им вполне хватало нижнего отделения. А мы с соседскими ребятами, приладив снаружи лесенку в виде трапа, приспособили верхнюю часть курятника возле полусгоревшей трубы для своих летних игр, вообразив себя этакими морскими волками в капитанской рубке настоящего корабля.