Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I

И всё же к концу мая – началу июня фейерверк праздничных торжеств, посвящённых Победе, как-то незаметно иссяк. Думаю, этому способствовали как минимум две причины. Во-первых, начинался новый рыболовный сезон – массовый ход лососёвых и сельди. А это для жителей Камчатки той поры была самая горячая промысловая страда, забирающая на свои морские и речные нивы до самой осени практически всё трудоспособное население. Но была и другая, на мой взгляд, не менее важная причина: мы жили на самой границе с фактически недружественной нам державой, к тому же воюющей с нашим союзником по антигитлеровской коалиции – США. Посудите сами: перед нами – безбрежный океан, а единственный путь к русскому порту на материке Владивостоку морской, но и он перегорожен Японией, союзницей поверженной нами Германии, и оккупированными японцами Курильскими островами, нашпигованными японскими военно-морскими базами, говоря флотским языком, ниже ватерлинии. Камчатские рыбаки и моряки хорошо знали, какие это наши соседи. Как символ такого «добрососедства» служил советский танкер «Мариуполь», в начале сороковых годов потерпевший аварию в Первом Курильском проливе из-за нарушения японцами без какого-либо предупреждения действующих всегда раннее веками сложившихся навигационных условий. Более того, они не разрешили нам снять с рифов у острова Шумшу этот многострадальный танкер, а превратили его в настоящую крепость с 20-орудийной батареей, противопоставив её единственной нашей 4-5-орудийной, стоящей на противоположном берегу пролива всего в 12 километрах на камчатском мысе Лопатка. Ну, а остальные жители, от мала до велика, кто не знал всего этого доподлинно, наверняка чувствовали интуитивно исходящую от соседей за проливом извечно затаённую угрозу. Вот почему, думаю, дальневосточники тогда, весной и летом 45-го, как говорится, нутром чувствовали, что после победного 9-го Мая будет какое-то продолжение. И невольно где-то под сердцем у каждого затаился холодок вопроса без ответа: а какое? Пока без ответа…

Надо сказать, что лето этого года в некотором роде оказалось более благоприятным для работы моего отца и его бригады. После операции на аппендиците в 42-м, когда его срочно сняли с острова и на катере отправили в городскую больницу Петропавловска, в сезон 43-го председатель колхоза Добрычев поставил его «на лёгкий труд»: бригадиром рыбаков ставного невода в Малой Саранной. Правда, труд этот был лишь относительно лёгким. Невод хоть и был раз в десять меньше того, который обычно ставился на острове, и акватория бухты, в которой он был расположен, практически всегда была совершенно спокойна, но мокрая дель его ловушки была всегда забита тиной, поэтому во время переборки требовал немалых усилий от бригады всего в четыре-пять человек, преимущественно из пожилых и с ущербным здоровьем колхозников. Да потом ещё этот невод в середине лета пришлось ещё раз переставлять, удлинив раз в десять центральное крыло вдоль длинного рифа с южной стороны бухты. Прежнее место постановки невода практически рядом с засольным цехом Малой Саранной оказалось в тот год на редкость не уловистым: заход лосося вдруг сократился, было много сорной, совсем нетоварной разнорыбицы, которую лишь выборочно отдавали в рабочую столовую, а остальная отправлялась тут же в посёлке на корм собакам, собираемым на лето со всей округи, или просто выбрасывалась за ненадобностью за борт. Правда, забредало в ловушку довольно много гигантских камчатских крабов, но и их большую часть рыбаки обычно отпускали на волю, оставляя для себя и для местных жителей лишь малую толику: хоть и очень вкусны свежие крабы, сваренные прямо в морской воде, но раз-два поешь до сыта этих ароматных деликатесов, а на третий-четвёртый – уже и глядеть на них не захочешь.