Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I

Фёдор Корнеевич Холенко, отец автора

Олимпиада Даниловна Холенко (Лобова), мама автора

Автор в детстве

Бригада камчатских рыбаков. Слева – бригадир Федор Холенко

В центре – Федор Холенко

4 класс начальной школы с. Вилюй Петропавловского района, автор – предположительно первый справа во втором ряду

«Камчатская правда», 1944 год, письмо рыбаков Сталину

Камчатка с моря

«Камчатская правда» 1944 год о рыбаках

Алексей Гнечко слева и Федор Холенко

Семья Труновых, будущая жена автора Ирина – стоит сзади

Федор и Олимпиада Холенко с родственниками Лобовыми

Автор – справа

С семьей брата отца по матери – Петра Носова, автор стоит

Отец, мама и брат Борис, январь 1958 года

Брат автора Борис Холенко

Виктор Холенко справа вверху, пос. Хрустальный, май 1955 г.

С друзьями

Свадьба у соседей в Лесозаводске, Виктор Холенко на фото первый справа, отец автора Федор Холенко – сидит второй справа

Автор – в центре

10

Утро туманное… Было…

Вряд ли я тогда слышал этот романс, хотя нередко крутил ручку домашнего патефона всего с полутора десятком пластинок в наличии, большинство которых были записи народных песен и оперных арий, но две-три оставшиеся из их общего числа были непременно и с образцами и этого классического камерного жанра. Но этот образ у меня связан только с одним днём в моей жизни – 9 августа 1945 года.

Да, это утро было на редкость тихое и одновременно туманное и солнечное. Скажете, такого не бывает никогда. Но так было. Туман низко расстилался над морем, окутывая лишь по пояс серые скалы, в которых затаилась невидимая 77-я береговая батарея. А огромный солнечный шар, вынырнув у горизонта из палевого туманного полога над необычно присмиревшим океаном, залил весь наш небольшой посёлок, окружённый с трёх сторон зелёными сопками, каким-то удивительно умиротворяющим и чудно-благостным тёплым светом. Деревенская детвора той поры просыпалась летом довольно рано и, если позволяла погода, долго не засиживалась под крышей: мы тут же выскакивали во двор, застеленный сплошным ковром мягкой ромашки, поседевшей от утренней росы. Замочив босые ноги в обжигающе холодной утренней росе, я тут же замер ошеломлённо, однако совсем по другой причине. Этот утренний солнечный свет вынырнувшего из тумана над морем огромного светила, до которого, казалось, уже можно было чуть ли не дотянуться рукой, какой-то необыкновенной, будто материнской лаской, одновременно согревающей и оберегающей от каких-то неведомых бед, обволакивал всё вокруг – так мне почему-то показалось тогда. От этого ощущения вдруг стало тревожно и немного не по себе. Вроде бы ничего не случилось: всё тихо, мирно, солнечно. Но вот этот густой, безмолвный в своей глухоте туман над притихшим морем…

С обострившимся чувством не осознанной ещё тревоги я напряжённо всматривался в этот необычный туман, будто интуитивно пытался в его непроницаемом чреве найти, наконец, разгадку этим своим тревожным ощущениям. И вскоре аж поёжился зябко от неожиданности: вдруг заметил в глубине тумана, где-то у самого подножия скал под береговой батареей совсем ещё слабое мельтешение лезвия светового луча. Туман, видно, стал уже редеть, и перемещавшийся в разных направлениях световой луч начал проявляться чётче. А совсем скоро там стал уже виден и тёмный корпус небольшого военного сторожевика, продолжавшего терпеливо обшаривать поднимающийся над морем туман лезвием луча прожектора. Невольно удивился: никогда раньше такого здесь ещё не бывало. Но примерно через час, когда туман над морем исчез совсем, и сторожевик перестал уже играть прожекторным лучом, небо над нами вдруг загудело от натуженных двигателей: тяжёлые самолёты, звено за звеном, эскадрилья за эскадрильей, широким строем по три тройки сразу, прошли низко над селом, медленно набирая высоту, пока вся эта армада не скрылась совсем в южном направлении. Через некоторое время они вернулись, но шли уже выше и явно налегке, облегчившись от своего смертоносного груза. Потерь вроде бы не было: шли они всё тем же чётким строем – по три тройки друг за другом.