Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II

Как я потом узнал, в Ольгинском районе было много молдаван с давними приморскими корнями, даже село Молдавановка есть на карте района, и лежит оно в долине реки Аввакумовки, чуть ли не у самого хребта Сихотэ-Алинь. И как позже мне пришлось не раз убедиться, в таких вот отдалённых районах, как правило, в редакциях и типографиях работало немало людей, связанных прочными родственными узами. Тут, например, и Мовельян, и братья Замурки, и молодой печатник Юрзинов, и уволенный из редакции Молошников оказались в тесных родственных связях. Как и бригадир типографии и линотипист одновременно с русской фамилией, если не ошибаюсь, Гольцов, бывший матрос-фронтовик Днепровской речной флотилии, прошедший с боями на бронекатерах по рекам в самое сердце Европы и молодым, но рано поседевшим, вернувшийся с победой домой в посёлок Ольга – он был тоже из этого же молдаванского клана. Породнившись с ним сразу по возвращении с фронта. К 9 Мая 1967 года я ему посвятил целый очерк, напечатанный на развороте районной газеты «Заветы Ленина».

Но всё это более-менее близкое знакомство произошло уже потом, через несколько месяцев совместной работы. А в данный момент я был только кратко представлен им всем, читая одновременно в их глазах лишь неприкрытое любопытство, мол, что за чудо в перьях им подкинули на этот раз чиновные боги из сектора печати крайкома партии. Но я был спокойно сдержан и совсем не старался понравиться вот так сразу своим новым коллегам, полагаясь с фатальной надеждой лишь на время и дарованную мне Всевышним судьбу, как и лермонтовский Печорин, однажды бросившийся в окно лачуги, где размахивал шашкой и пистолетом пьяный казак, зарубивший в буйстве встреченного на улице офицера. Сейчас надо было просто работать, что я и сделал, совсем не заморачиваясь на возможные симпатии или антисимпатии всех окружающих.

Первое задание, которое мне дал редактор в этот же день, было такое: на следующий день побывать в селе Пермское и там на молочно-товарной ферме совхоза найти руководителя местной партийной группы, поговорить с ним и другими работниками МТФ, чтобы потом написать хороший материал в газету о работе партгруппы. Причём выехать туда надо было ранним утром на попутной машине из районного узла связи, развозящей почту по сёлам Аввакумовской долины, поскольку автобусы по району не ходят, а редакционный ГАЗ-69 в тот день нужен будет самому редактору. И заботливо успокоил, что с почтовиками он уже договорился. Но я всё же спросил у благообразного и сладкоголосого Николая Сергеевича, почему-то сразу показавшегося мне похожим на гоголевского Чичикова из «Мёртвых душ», мол, как же обратно добираться, и получил спокойный уклончивый ответ: может, почтовики, возвращаясь, подхватят, или на какой-либо другой попутке. Невольно подумалось: это своеобразная проверка, причём сразу, так сказать, с пылу с жару. Но делать было нечего – приходилось начинать так.

Гостиница, в которую меня поселили на несколько недель, была в районном центре единственной и, мягко сказать, довольно экзотической. Находилась она в старом бревенчатом доме, похоже, чуть ли не допотопной постройки, и состояла всего из одной комнаты, но размером с волейбольную площадку. Причём вместо кроватей вдоль длинной стены были устроены сплошные деревянные нары, на которых были разложены матрацы с постельными принадлежностями из расчёта на каждого проживающего. На выделенную тебе постель приходилось взбираться лишь с одной стороны, где у спящего должны находиться ноги. Женская часть этих нар была отгорожена от мужской тяжёлой, похожей на брезент, но выкрашенной почему-то в фиолетовый цвет шторой. В свободной от нар половине «гостиничного» пространства стоял длинный деревянный стол, застеленный серым, но чистым, палаточным полотном, и с прочными деревянными лавками по бокам. У противоположной стены почти постоянно жарко топилась большая печь с вмазанным в неё огромным чугунком, в котором всегда была горячая вода, а у входной двери находился умывальник с небольшим зеркалом на стене.

Хозяйкой и единственной работницей этого, с позволения сказать, гостиничного заведения была пожилая тётя Дуся, смахивающая одновременно на состарившуюся цыганку из-за пёстрого просторного халата и на такую бодренькую ещё по облику Бабу ягу, строгую и в то же время удивительно добрую. Всю работу она делала сама: носила воду и дрова для печи, чисто содержала всё помещение, принимала плату за проживание, оказывала первую помощь вдруг занемогшим квартирующим. И жила тут же в закутке за печкой, чутко сторожа порядок в общей комнате.