Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II

В этом месте обычно смолкал старый Емельяныч. Закручивал он толстенную сигару из самосада, затягивался крепким табаком. И только после этого, если позволяло время, он уже начинал не спеша рассказывать о самом себе любимом.

– …Детство и юность мои прошли в батраках. Жил я в основном у своих дядьёв, богатеньких мужиков. Особенно любил меня бездетный брат отца дядя Демьян. Озорник я был добрый тогда, часто досаждал дяде, но он долго не сердился на меня. Добродушный был человек.

Помню однажды, дело на сенокосе было. Вечерело. Только что управились, крепко умаялись за день, но мне всё нипочём было: крепкий был хлопец, вроде вас, молодцов.

И вот, значит, дядя мой кашу варить взялся на ужин, а я пошёл к ручью за водой для чая. Гляжу – висит на кусту полушубок дядин, он им укрывался на ночь. Уже темнело. Дай, думаю, подшучу над стариком. Вывернул полушубок наизнанку и снова повесил на куст. Прибежал к шалашу и шепчу дяде: там, мол, у ручья зверь здоровый стоит. Лохматый, на волка похож. А он был страстный охотник. Без разговоров хватает ружьё, загоняет два патрона с волчьей дробью в стволы, два патрона в руку – и туда. Подкрадывается, значит, поближе, видит и правда – стоит какой-то зверь, а кто именно – разобрать в сумерках невозможно. Недолго думая, прикладывается дядя – бабах! Сразу из обоих стволов. Закачался «зверь», но ни с места. «Раненый!» – кричу. Дядя быстро перезаряжает ружьё и снова – бах! А «зверь» качается и не падает. Что за чертовщина? Взяла его оторопь, аж вспотел бедняга. Ну, я тут уже не вытерпел: схватился за живот от смеха.

Когда принёс ему изрешечённый крупной дробью полушубок, ох, уж и понёс он меня по кочкам! Жарко было. Но отходчив был старик: ужинали мы уже вместе, мирно разговаривали, и он сам над собой посмеивался – надо ж было так опростоволоситься.

Другой раз, уже после революции, занялся дядя самогонкой – как валюта она была тогда. Время было смутное, ненадёжное. Варил он самогонку за деревней, в лесочке, для самозащиты брал с собой централку. Там и колдовали они с тёткой над аппаратом.

Я тогда совсем от рук отбился. Собралась нас компания отчаянная – Федька Косой, Яшка Седых и я. Лазили мы по чуланам кулаков, таскали кур и самогонку. Особым шиком считалось украсть и продать что-нибудь одному и тому же хозяину. Однажды у эстонца-хуторянина вытащили из сарая копчёный окорок свиной и в ту же ночь продали ему по дешевке. Жадный был мужик, за копейку мог удавиться.

Дядя знал все наши проделки и только посмеивался – сам когда-то был молодым. И вот он похвастался однажды, что у него-то никто не сможет украсть самогонку, а кто попробует, так соли в задницу получит. Тогда мы и поспорили с ним на четверть самогона.

Операцию мы с ребятами продумали сообща и не торопились с её выполнением – занялись подготовкой. Выбрав момент, я разрядил в его патронташе все патроны, потом снова зарядил их песком. Повесил на место и был таков.

Подкрались мы ночью к месту, где стоял аппарат, и залегли с Федькой в кустах. А Яшка ушёл на дорогу – было у него особое задание. Смотрим, слил дядя в бочонок первач, попробовал и крякнул – хорош! Попробовала и тётка – ей тоже понравилось. Сидят они и разговаривают мирно. Вдруг слышат – на дороге рожок заиграл. Это Яшка начал действовать. Дядя вскочил как ужаленный, за ружьё и в кусты. «Милиция!» – кричит. Перепуганная тётка на бочонок села и прикрыла его широкой юбкой. Тут и мы выскакиваем из кустов: я тётку за бока, Федька за бочонок и рвать. Дядька щёлк, щёлк – осечка вроде. Матерится! Перезарядил – снова та же песня. Подумал, наверное, что порох отсырел.

Пришли мы к нему домой, сели за стол, выпиваем. Через некоторое время вернулись домой и дядя с тёткой. Дядя сел на лавку у входа и молчит понуро. А тётка как увидела нас, так и понесла по кочкам. Еле угомонили её: мол, вот бочонок, забирай, мы только четверть отлили. Успокоилась и огурцов ещё солёных принесла. Дядю приглашаем к столу – не идёт, снова зовём – молчит. Привёл я его силком, усадил. Выпил он стакан и как заплачет с досады. «Изверги, – говорит, – разве так воруют? Это форменный грабёж…»

Вот так мы по молодости дурачились. Сейчас не та пошла молодёжь, нет в ней того задору. Да и время сейчас другое, между прочим…