Да, в моей жизни появился вдруг настоящий лучик надежды, как для моряка в штормовом море долгожданный огонёк маяка…
На работу я устроился ещё в ноябре 1959 года – на Лесозавод 1–2. Меня приняли рабочим в сушильный цех № 1 на 1-й лесозавод, который расположен был на нашей, правобережной стороне Уссури, а 2-й находился на противоположном берегу, рядом со сплавной конторой. Наш цех, а попросту сушило, обеспечивал работой сразу три ведущих цеха этого завода – мебельный, лыжный и ящичный. Заводские межцеховые специальные лесовозы подвозили к нам из лесопильного цеха стопки сырых пиломатериалов хвойных и твёрдых пород древесины, мы укладывали их на специальные тележки, отделяя ряд от ряда реечной сепарацией. Стопка получалась высотой чуть ли не в два с половиной метра. И потом уже образовавшуюся на двух тележках вагонетку с помощью траверсной лебёдки подтягиваем по рельсам напротив ворот сушильных камер и уже вручную закатываем в эти самые камеры. Работа была вроде бы нетрудная, но требовала определённой ловкости и аккуратности. Об этом красноречиво говорит одна из записей в дневнике, появившаяся почти через месяц после моего прихода в этот цех:
А в середине января произошёл ещё один неприятный случай: трос на траверсной лебёдке натянулся как струна – где-то его опять «закусило». Он звенел тонко, угрожающе. Я побежал рядом с ним к месту защемления, и вдруг блеснули в вечерних сумерках искры, раздался треск, резкий свист. Трос лопнул, и рваный стальной конец его больно хлестнул по моей левой руке, оставив на тыльной стороне кисти три кровоточащие резаные раны. Бригадир Боченин, работавший на лебёдке, не растерялся, быстро принёс из каптёрки мастеров аптечку, промокнул рваные раны раствором йода и плотно замотал бинтом. Зажило как на бобике, с годами даже шрамы исчезли почти бесследно.
Однако все приёмы и хитрости новой работы я довольно быстро усвоил, чему в немалой степени способствовал мой недавний ещё камчатский опыт грузчика на побережье. Одним словом, работалось легко, без какого-либо напряга. Угнетала только трёхсменная работа: после вечерней и ночной не всегда удавалось хорошо выспаться, не говоря уже о том, чтоб заняться учебниками или писательским творчеством, к которому постоянно испытывал особую тягу. Но с этим уж приходилось мириться, потому что более подходящей работы для меня здесь просто не находилось. Но однажды случилось то, что, наверное, случается только один раз в жизни – это было настоящее чудо. Во время ночной пересменки, когда мы, обе бригады, пришедшая на смену и уходящая домой, дымили почём зря сигаретами, папиросами, а кто и махрой, оно вошло к нам в курилку в валенках, в длинной до пят коричневой шубке из искусственного меха и такой же шапочке и закашлялось от висевшего облаком дыма, и потом о чём-то спросило бригадира уходящей бригады. Но я совсем не слышал, о чём идёт речь, а только заворожённо слушал необыкновенную мелодию девичьего голоса, поразившую меня до глубины души. Да, это была она, единственная и неповторимая, которая грезилась, наверное, мне постоянно, а вот встретилась впервые в яви только в этой пропитанной табачным дымом курилке.
Скоро я уже узнал от ребят, что она недавно совсем пришла в сушило работать мастером, что зовут её Ирина Васильевна Бызова, что родилась она 20 октября 1940 года в Вологодской области и приехала в Лесозаводск после окончания учёбы в техникуме по распределению только в конце прошлого лета. А потом по скользящему графику она стала приходить и в нашу смену, и я уже повнимательнее стал к ней присматриваться. Она тоже, видимо, заметила меня, выделив как новичка среди знакомых ей уже работников. И где-то уже в самом конце зимы я впервые отважился пригласить её в кино.