Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II

Однако 1962 год стал особо памятным для меня совсем не этим в общем-то вполне банальным событием: в июле у меня родился сын Андрей. Ещё в июне, будучи уже на последнем месяце беременности, моя Иринушка уехала в свой родной город Сокол к матери, чтобы под её родительской опекой могли состояться роды. К тому времени я уже полностью убедился, что с моей заочной учёбой ничего не получается, и решил бросить её до более лучших времён. И объявил об этом Иринке перед самым её отъездом. Она, конечно, была против, но я заявил категорично: педагогика, мол, не для меня – попробовал раз и хватит. А литературным трудом можно заниматься и без университетского образования. По крайней мере, заочного. Она, видимо, рассказала об этом конфликте своей матери, потому что вскорости получил гневное письмо от Александры Зиновьевны, моей единой-разъединой тёщи вологодской, в котором она меня ярко охарактеризовала как самого гнусного подонка, загубившего её любимую якобы дочь, в чём, кстати, по прежним рассказам самой Иринки, и я сам давно уже сомневался. Но мать есть мать, любила она или не очень свою старшую дочь-сироту, но в чём-то, быть может, и права она была в принципе. Но тон её письма показался мне крайне оскорбительным, и я ей тут же ответил в такой же манере. Больше я ей никогда не писал писем, настолько она меня обидела, усомнившись в моих искренних чувствах к Иринке. А вот своей милой жене я слал письмо за письмом, но ответа от неё почти месяц не было ни одного.

Я уже не знал, что и подумать, в голову лезли самые страшные предположения: неужели и сама Иринка такого же мнения обо мне? Не знал я тогда, что она по приезду сразу заболела почти на три недели, и не до писем ей было. Где-то в середине июля от неё наконец-то пришло первое письмо, в котором она меня отругала и за мой ответ её матери, и за моё решение бросить университет, и за мои волнения по поводу её молчания. И я немного даже успокоился. А потом от самой тёщи пришла сразу помирившая нас поздравительная телеграмма о рождении нашего драгоценного первенца. Я сразу же написал Иринке радостное благодарственное письмо и предложил назвать нашего сына Фиделем в честь героя кубинских повстанцев, ставшего в это время самым популярным, после Юрия Гагарина, человеком. Сказал об этом своём лихом решении и своим родителям, но они почему-то удивлённо переглянулись, потом как-то загадочно улыбнулись и ничего не сказали в ответ. Только сразу же собрали на стол и пригласили соседей по случаю рождения первого своего внука. На работу я, конечно, не пошёл в этот день, был радостно возбуждён не столько от выпитого, сколько от самого долгожданного сообщения с загадочной для меня Вологодчины, родины моей Иринки.