И я не сидел сложа руки. Теперь у меня была собственная пишущая машинка, и я начал её активно использовать. Попытался даже написать несколько рассказов, но они получались довольно хлипкими, и их было просто стыдно посылать в какой-нибудь журнал или газету. Но в один из зимних вечеров на меня нашло вдруг что-то непонятное, и я одним махом, как-то совсем легко и быстро, отстучал три маленькие новеллы-миниатюрки и сам удивился происшедшему. Перечитал ещё раз и удивился ещё больше: они мне понравились. Не долго думая, отправил их в ближайшую газету – «Тихоокеанский комсомолец», что выходила тогда во Владивостоке. Случилось это 2 февраля 1963 года. А в воскресенье 7 апреля этого же года получаю «ТОК» и на традиционной «Литературной странице» молодёжки нахожу все три свои новеллки, каждая из них украшена соответствующим содержанию рисунком редакционного художника, а внизу стоит моя подпись. Шок? Видимо, да: нечто похожее я тогда испытал. Но я не прыгал от радости до потолка и не размахивал этой газетой перед носом каждого встречного. Восторг и небывалую окрылённость я пережил, в общем-то, молча, внутри себя. И газетку эту спрятал, она до сих пор хранится у меня. Не удержусь, перепечатаю в этом повествовании. Вот они:
Девочка ловит пушистые снежинки и радостно смеётся. Они тают на её тёплой ладони и исчезают без следа. Девочка снова ловит снежинки, и в глазах её – само счастье…
На ладонь старика тоже упала снежинка, но почему-то долго не таяла. Он поднёс ладонь к губам и согрел её своим дыханием. Снежинка исчезла, а глаза старика стали грустными…
Нет, не исчезают без следа снежинки…
– Отец! Смотри, какое красивое солнце!..
Юноша и пожилой мужчина смотрели на небо, где в белёсой морозной дымке в стороне от солнца всеми цветами радуги переливался расплывчатый диск.
– Это не настоящее солнце, это мираж, – сказал мужчина очарованному юноше.
Может быть, он хотел добавить ещё, что не всё красивое – настоящее и вечное, потому что вдруг померкли краски нарядного лжесветила, и оно исчезло, а рядом сквозь морозное марево тускло пробилось самое обыкновенное солнце, скромное, неприметное. Но мужчина ничего не сказал больше. Пусть юноша поймёт сам.
Где-то далеко над океаном родился ветер. Он был ещё молод и поэтому самоуверен. «Что сильнее меня?» – спросил ветер и, закрыв звёзды тяжёлым занавесом из туч, вызвал море на единоборство. «Мальчишка, – проворчал океан, – самый сильный – это я». – И поднял волны до самых туч…
Три дня и три ночи свистел озверевший ветер, три дня и три ночи бушевал океан. И чем яростнее завывал ветер, тем выше вздымались волны и грознее ревело море. Тогда рассвирепел ветер и воскликнул: «Я разобью волны о скалы!» – И погнал их целыми стадами к берегам.
С пушечным грохотом лопались волны у гранитных берегов, а ветер, торжествующе завывая, размётывал в мелкую пыль остатки разбившихся волн. Но на смену им упрямо катились к берегам всё новые и новые ряды, и им не было конца. И ветер вдруг понял: море смеётся над его бессилием. Вызвавший бурю не смог справиться с нею. И тогда ветер сдался: поспешно сдёрнул с неба тяжёлый занавес из туч и убрался за высокие сопки…
Море всю ночь салютовало своей победе гулкими ударами волн о скалы, а звёзды на небе почему-то загадочно улыбались. Наверное, потому, что в это время в порт назначения входил стальной корабль…
Вот так-то, ребята, подумал я тогда. Не всё так безнадёжно, как иногда нам кажется…
Немного позже из «ТОКа» прислали мне и гонорар: 4 рубля 52 копейки за полторы странички машинописного текста. Даже не помню, на что я потратил этот нечаянный заработок. Скорее всего, просто вложил в семейный бюджет. Но хорошо помню, что не на выпивку с друзьями по работе – вообще ни перед кем не похвастался даже. Хотя на эти деньги тогда можно было купить бутылку «Московской» – 2, 87 за 0, 5 литра, и ещё бы хватило на колечко «Краковской» колбасы, вкусной, сочной, ароматной, такой сейчас её давно уже не делают.