Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том III

К этой теме Сталин вернулся уже после победы в Великой Отечественной войне. Через 13 лет после последнего съезда партии открылся очередной, XIX, который остался в истории как съезд несбывшихся надежд. По замыслу Сталина, этот съезд должен был стать ключевым в реформе партийного и государственного строительства в СССР, освободить партийные органы от хозяйственных и контрольных функций, управление же народным хозяйством передать министерствам и ведомствам под общим руководством Совета министров. Однако и тут этого не произошло: Сталин умер через четыре месяца после съезда, решения его были изменены, а документы съезда и последующего Пленума ЦК КПСС не были даже опубликованы. Из коротких информационных сообщений в прессе народ мог узнать в основном то, что съезд проходил с 5 по 14 октября 1952 года, 6 миллионов коммунистов страны на нём представляли 1359 делегатов и что его решением ВКП(б) переименована в КПСС.

Доклад на съезде делал Маленков – о пятилетнем плане развития СССР на 1951–1955 годы. Сталин же выступил перед завершением съезда 14 октября, речь его была совсем коротка и обращалась в основном к представителям братских партий коммунистического и рабочего движения из многих стран мира, принимавших участие в работе съезда, говорить же о сложном довольно внутреннем положении в КПСС, видимо, не стал умышленно, чтобы не выносить сор из избы, так сказать. Зато на закрытом Пленуме ЦК КПСС, состоявшемся 16 октября 1952 года, он говорил почти полтора часа. Он сразу взял быка за рога и начал так:

– Итак, мы провели съезд партии. Он прошёл хорошо, и многим может показаться, что у нас существует полное единство. Однако у нас нет такого единства…

Он не читал заранее написанный текст, а говорил, обращаясь в зал и не сбиваясь. Вот как рассказывает об этой речи писатель Константин Симонов, бывший тогда членом ЦК КПСС, в своих воспоминаниях, написанных 27 лет спустя:

«Говорил он от начала до конца сурово, без юмора, никаких листков или бумажек перед ним на кафедре не лежало, и во время своей речи он внимательно, цепко и как-то тяжело вглядывался в зал, так, словно пытался проникнуть в то, что думают эти люди, сидящие в зале. И тон его речи, и то, как он говорил, вцепившись взглядом в зал, – всё это привело всех сидевших в зале к какому-то оцепенению.

Главное в его речи сводилось к тому (если не текстуально, то по ходу мыслей), что он стар, приближается то время, когда другим придётся продолжить делать то, что он делал, что обстановка в мире сложная, и борьба с капиталистическим лагерем предстаёт тяжёлая, и что самое опасное в этой борьбе дрогнуть, испугаться, отступить, капитулировать. Это и было самым главным, что он хотел не просто сказать, а внедрить в присутствовавших… Говорилось всё это жёстко… За всем этим чувствовалась тревога истинная и не лишённая трагической подоплёки».

Потом он сказал, что снял с министерских должностей почётных, заслуженных коммунистов Молотова, Кагановича, Ворошилова, потому что руководить министерством – это тяжёлая мужицкая работа для молодых. И тут же подчеркнул: «Они так и останутся почётными и заслуженными коммунистами, только теперь будут моими заместителями… Теперь я уже и сам не знаю, сколько у меня заместителей…»

Вроде бы даже приободрил немного освобождённых от министерских должностей старых соратников, но тут же по некоторым из них прошёлся жёстко и колко. Больше всех досталось Молотову, который на одном из дипломатических приёмов дал согласие английскому послу издавать у нас буржуазные газеты и журналы, рекламирующие под видом буржуазного образа жизни благосостояние наиболее обеспеченных слоёв населения. Кроме того, Молотов как-то предложил сделать еврейскую автономию. Его жена, еврейка по национальности, близко сошлась с послом Израиля Голдой Меир, вхожа она и в американское посольство. А Вячеслав Михайлович нередко делится с женой информацией о работе Политбюро ЦК КПСС, и все эти сведения скоро становятся известны израильтянам и американцам. Выходит, у нас, едко уколол Сталин, существует прямая связь с этими двумя посольствами. Очень коротко, но зло высказался Иосиф Виссарионович и в адрес Микояна.

Однако в самый настоящий шок ввёл Сталин всех участников пленума, когда попросил освободить его от должности Генерального секретаря ЦК КПСС, оставив только работу в должности Председателя Совета министров. Зал просто онемел на какое-то время, а на лице ведущего пленум Маленкова писатель Симонов увидел неподдельный ужас. Через минуту зал взорвался:

– Нет! Нет! Никогда!..

Сталин махнул рукой и сел на своё место…

Нет, уверен я, не понял тогда всегда мудрый и прозорливый Иосиф Виссарионович: «Нет!» кричали делегаты из провинции и из среды рядовых коммунистов в большинстве. А ужас был на лицах партноменклатуры, главные из которых сидели в президиуме пленума, за его спиной: они испугались за свои властные должности…

И через четыре месяца его не стало. Как и его верного с юности соратника Берии Лаврентия Павловича…