Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том III

– А сейчас, наверное, английский словарь найти не могут, – мрачно пошутил дублёр капитана, эфир по-прежнему молчал.

Японский сторожевик, или по классификации НАТО, – корвет – лёг на параллельный курс и шёл слева неподалёку, будто ведя нас под конвоем. Вахтенный штурман Валерий Лебедев поднялся на верхний мостик и приспустил флаг в знак приветствия – таков уж морской этикет. На корвете ответили тем же, но… всё так же молча. В бинокль было видно, как на его палубу вышли матросы в светло-синей форме и глазели на оранжевого исполина с крупной надписью по-английски «Арктик лихтер» на борту. Впрочем, очевидно, не только глядели, но и тщательно запечатлевали на фотоплёнку, как и мы с борта «Севморпути», с той только разницей, что наши длиннофокусные объективы на «Зените» лишь вдвое приближали и давали общий вид изображения, а уж они-то наверняка и сфотографировали советский атомоход вдоль и поперёк в самом подходящем для них масштабе. Пройдя немного рядом с нами, корвет чуть поотстал, пропустил нас, а потом пошёл в кильватерной струе.

– Делает замеры воды за нами, проверяет радиационный фон, – пояснил начальник РБ. На лице Александра Ивановича читалось, мол, да так и должно быть в нашем цивилизованном мире в случае, если у кого-то возникли опасения по поводу радиационной безопасности: подошёл, не мешая работать другому, сделал необходимые замеры и принял решение на основании фактов, а не эмоций. У нас же в каждом порту на борт поднимается многочисленная комиссия – любим мы всякие проверки – и, совершенно не зная сути дела, не имея представления даже о том, как действует ядерный реактор, пытается дать заключение о ядерной безопасности судна.

– Неужели и во Владивостоке так же? – спросил я у начальника РБ Соколова.

– Увы, – утвердительно кивнул Александр Иванович.

Тем временем корвет вновь поравнялся с нами, а над горизонтом появилась блестящая в лучах солнца серебристая точка.

– Глядите-ка, да он самолёт на нас навёл, – удивился Ханларов.

Пора было менять курс, а японский сторожевик всё ещё любопытствовал рядом.

– Да уберитесь вы подальше, сколько можно здесь крутиться, – в сердцах по-русски послал в эфир Сан-Саныч, когда ни на световые сигналы, ни на пять гудков, спрашивающих о намерениях нашего «попутчика», тот никак не отреагировал. Тогда капитан-дублёр дал два гудка, предупреждающих о манёвре, и распорядился произвести поворот: «конвоир» тут же резко развернулся и пошёл прочь – он своё дело сделал.

Самолёт с красным солнцем на борту – «японец» – прошёл два раза поперёк курса – спереди и сзади – и рядом с атомоходом, сделав, очевидно, свои замеры и тщательно нас сфотографировав. Стали гадать, почему это вдруг японцы заинтересовались атомоходом-лихтеровозом именно сейчас, а не раньше, ведь «Севморпуть» уже полгода крутится неподалёку от их берегов.

– Раньше, видно, не нужны были, а сейчас какая-нибудь японская фирма решила зафрахтовать «Севморпуть» и поэтому собирает о нём информацию, – предположил я. На том и сошлись, ведь, действительно, зарубежным партнёрам остаётся только таким способом выведывать характеристики быстроходного и большегрузного атомохода – по всем статьям выгодного судна, – поскольку Министерство морского флота СССР до сих пор не нашло всего 1700 долларов, чтобы опубликовать информацию о ядерной безопасности «Севморпути» и предоставить – как это делается во всём мире – в иностранные порты.

Итак, первый арктический рейс «Севморпути», который длился ровно месяц, близился к завершению. Фрахт до Тикси и обратно принёс около полутора миллионов дохода и столько же расходов, львиная доля которых приходится на амортизационные отчисления. Но за этот месяц северянам доставлено более двадцати тысяч тонн груза – снабжения, без которого не мыслима жизнь и работа на Крайнем Севере. Судно прошло первое испытание Арктикой, и хотя в это время года условия для плавания здесь самые «щадящие», корпусу атомохода довелось-таки в одиночку помериться силой с ледяными полями и пройти по ним так легко, словно льда-то и не было.

Целый месяц я прожил в нескольких десятках метров от ядерного реактора, два раза заходил в аппаратную, когда установка работала на 70 % мощности и когда туда ради любопытства заходить не рекомендуется – всё-таки радиация, потому как атомной энергетике, считают атомоходчики, героизм не нужен, а нужно лишь чёткое соблюдение технологии работ: чернобыльский реактор ведь разорвало только после седьмого грубейшего нарушения технологии – шесть «издевательств» над собой он стерпел.