Ноттингем

– Ты сейчас не помогаешь, – цежу я, продолжая глубоко дышать. – Одно дело, когда она копирует меня, другое – когда пытается настроить тебя против меня. Она нарушила два святых закона: ты и мои духи!

– Мне льстит, что я стою в одном ряду с флакончиком детских духов.

– Я ненавижу ее, ненавижу и…

Обхватив мое лицо ладонями, он склоняется ближе и касается моих губ своими. Нежно, ласково, почти невесомо. Я всегда считала, что у Сойера по венам вместо крови течет солнечный свет, и этот свет прямо сейчас наполняет меня, потихоньку вытесняя темную пелену злости.

Не пойму, это земля кружится или мне только кажется? Я чувствую легкость и опьяняющий трепет, мои напряженные пальцы разжимаются сами собой, и я веду их вверх по плечам Сойера, чтобы обнять его за шею. В этом поцелуе нет страсти, лишь что-то теплое и невинное. И мне до безумия это нравится.

Сойер прерывает поцелуй, но не отстраняется, и я не знаю, он остается рядом потому, что собирается снова поцеловать меня или же боится, что я воспользуюсь возможностью и побегу совершать убийство.

– Лучшей местью будет, если ты не выдашь никакой реакции. Она ведь этого и добивается, верно?

– Но…

– Если ты переживаешь, что я провожу с Фелис время, то сегодня я скажу ей, что наши уроки музыки закончены. Я был вежлив к ней из уважения к твоим родителям, потому что она гостья в вашем доме. Ее слово против твоего… Ну сама подумай, на чьей я могу быть стороне? – Приподняв уголки губ, Сойер поглаживает мою щеку большим пальцем. – Ты ответила на мой вопрос, я тебя услышал. Между нами все хорошо, поэтому не нужно устраивать кровавый День благодарения, идет?

Не понимаю как, но Сойеру удалось меня успокоить. Я злюсь, но теперь хотя бы контролирую это.

– Мои ноздри все еще раздуваются, да?

Усмехнувшись, Сойер целует меня в кончик носа и, взяв за руку, переплетает наши пальцы. И не выпускает мою ладонь до самого крыльца моего дома.

Как один день может быть одновременно лучшим и худшим?

Оказавшись в своей комнате наедине с собой, я понимаю, что все еще чувствую на губах прикосновение губ Сойера. От этого ощущения в животе порхают бабочки, а щеки болят от глупой улыбки.

Я определенно люблю этот День благодарения.

Глава 25

Я ненавижу чертов День благодарения.

Фелис пустила корни буквально повсюду, включая дом Сойера. Конечно же она помогла Скарлетт приготовить праздничный ужин, а заодно нашла общий язык с детьми.

Когда приходит Хлоя, я испытываю настоящее облегчение, потому что теперь мне есть с кем перекидываться многозначительными взглядами.

– Я принесла тыквенный пирог. – Протянув блюдо, накрытое пищевой пленкой, она снимает шарф с шеи. – Угробила на него несколько часов и очень надеюсь, что Митчу и детям понравится. Как обстановка?

– Праздничная, – без энтузиазма отвечаю я, забирая пирог. – Пару минут назад слышала, как Скарлетт назвала Фелис своей дочкой.

Из гостиной выходит Митч, и, увидев друг друга, они с Хлоей выглядят самыми счастливыми влюбленными идиотами на свете. Мне жаль, что под рукой нет телефона, чтобы запечатлеть этот момент. И жаль, что Ви этого не видит, – от этой картины ее ледяное сердце растаяло бы в ту же секунду.

– Погоди, – Митч перехватывает шарф Хлои и наматывает обратно ей на шею. – До ужина еще есть время, прогуляемся немного?

– Конечно.

– Райли, приглядишь за детьми? Мы ненадолго.

Ребята уходят, а я с опаской иду на громкие визги из гостиной. Папа сидит в кресле и с невозмутимым лицом смотрит футбольный матч, пока вокруг него носятся дети, все рыжие, словно семейка Уизли. Разъяренной Люси девять лет, она гоняется за своим младшим братом Эдрианом, обещая, что убьет его. Семилетняя Мона в голубой юбке-пачке, которую для нее специально сшила Хлоя, дергает папу за штанину и без остановки просит включить «Холодное сердце». Самой старшей – Джастис – двенадцать, она сидит на диване и, болтая ногой, со скучающим видом смотрит в экран.

– Вы сказали, что переключите на парад через пять минут, – говорит Джастис. – Прошло уже десять.

– У взрослых время идет по-другому.

– Вы тут даже не живете, это не ваш телевизор.

– Ты тоже здесь не живешь. Знаешь что, сходи-ка пока, принеси мне пиво.

– Я вам пиво, а вы переключите на парад.

Что ж, эта девочка умеет торговаться.

В другом конце гостиной Эдриан визжит так звонко, что я боюсь, как бы от этого ультразвука не треснули стекла. Люси валит брата, и они начинают кататься по полу в драке.

– Разними их, – просит папа. – Я больше не могу.

Поставив пирог на журнальный столик, я иду к детям.

– Хватит, – прошу я, оттаскивая Эдриана от Люси. – Если Санта Клаус узнает о вашем поведении, вы останетесь без подарков на Рождество.

– Напугала, – бросает Джастис. – Санты не существует, в него верят только придурки.

Внезапно крики затихают, слышен лишь голос диктора в телевизоре. А затем дети синхронно, словно репетировали всю жизнь, начинают реветь навзрыд. Только Джастис спокойна – воспользовавшись тем, что папа отложил пульт и усадил вопящую Мону к себе на колени, она наконец-то включает парад.