— Вижу, вам запал в душу «архив голографической информации». Что ж, вы правы — это единственный способ перехитрить Мод. Но, создавая собственный «архив», постарайтесь не упустить ни единой мелочи. Увидеть картину во всех деталях — единственный способ перехитрить меня.
Он улыбнулся. Хотел было идти, но задержался и произнес:
— Если вы сможете бороться со мной и при этом расти, если доведете свою защиту до совершенства, то рано или поздно может возникнуть ситуация, когда нам будет выгодно не враждовать, а сотрудничать. Сумеете продержаться — и мы снова станем друзьями.
— Спасибо на добром слове.
Ястреб посмотрел на часы:
— Ну, все. До свидания.
«Наконец-то уйдет», — подумал я. Но Ястреб снова оглянулся:
— Вы уже знаете новое Слово?
— Да, кстати, оно же сегодня меняется. Не скажете?
Из «Глетчера» вышли посетители. Дождавшись, когда они спустятся с крыльца, Ястреб торопливо огляделся и наклонился ко мне, держа руки чашечкой у рта. Прошептал: «Пирит» — и заговорщицки подмигнул:
— Только что узнал от знакомой девицы, а та — от самой Колетт.
Колетт — одна из трех Певцов Тритона.
С этими словами Арти сбежал с крыльца и исчез в толпе пешеходов на бульваре.
Я просидел на крыльце целую вечность, а потом встал и пошел по улице. Ходьба добавила к моему мерзкому настроению нарастающий ритм паранойи. На обратном пути в мозгу возникла прелестная сценка: Ястреб охотится на меня, а я — на него и в итоге мы оба оказываемся в глухом переулке, где я, чтобы получить помощь, кричу: «Пирит!» Но Пирит — вовсе не Слово, а средство идентификации, и человек в черных перчатках, с пистолетом, или гранатой, или газовым баллончиком, услышав его, делает свой выбор…
На углу, в свете из окна кафе, доламывает изувеченный автомобиль стайка шпаны а-ля Тритон: цепи на запястьях, татуированные шмели на щеках, сапоги на высоком каблуке у тех, кому они оказались по карману. Среди вандалов юная морфадинистка, которую я изгнал из «Глетчера». Она стоит пошатываясь, с разбитой фарой в руках.
Сам не знаю, почему я вдруг направился к девчонке.
— Эй!
Из-под грязных косм на меня вытаращились глаза. Не глаза — сплошные зрачки.
— Знаешь новое Слово?
Она почесала и без того в кровь разодранный нос и ответила:
— Пирит. Уже почти час…
— Кто тебе сказал?
Она ответила после некоторых колебаний:
— Один парень. А ему — другой парень, он только что прилетел из Нью-Йорка. Услышал там Слово от Певца по кличке Ястреб.
— Ну спасибо, — поблагодарил я.
Трое патлатых, что стояли поблизости, прикидывались, будто не замечают меня. Остальные пялились без всякого смущения.
Лучшие средства от паранойи — это бритва Оккама и достоверная информация о работе охранных служб. Итак, все-таки Пирит. Паранойя — это в известной степени профессиональное заболевание. Уверен, что Арти и Мод такие же его жертвы, как и я.
Над входом в «Глетчер» погасли лампы. Спохватившись, я взбежал на крыльцо.
Дверь была заперта. Я стукнул пару раз в стекло, но безрезультатно — все уже разошлись по домам. Вот ведь невезение! И вдвойне обидно оттого, что забытые вещи видны отсюда. Завтра в полдень Гуй Куан Эню нужно выкупить бронь на каюту люкс межпланетного лайнера «Платиновый лебедь», который в час тридцать отправится на Беллону. За стеклянной дверью лежат парик и накладные эпикантальные складки, благодаря которым пасленовые глаза Гуй Куан Эня сделаются вдвое у́же. Заботливый управляющий положил их на стойку под оранжевую лампу, чтобы я сразу заметил, как приду.
Я всерьез подумывал о взломе, но в конце концов принял трезвое решение: переночую в гостинице, а утром войду в «Глетчер» с уборщиками.
Уже на ступеньках крыльца у меня возникла мысль, от которой на глаза навернулись слезы, а губы дрогнули в невеселой улыбке. Я могу уходить с легким сердцем, ведь в «Глетчере» нет вещей, которые мне не принадлежат…
Омегахелм
(Перевод М. Клеветенко)
Во времена, когда залогом успеха служили гладкость и ровные грани, Гессе по-прежнему ассоциировала предметность с прикосновением. Она будет создавать формы — результат личного тактильного столкновения… «Порой мне казалось, что чем больше мысли, тем больше искусства, — сказала она в 1970 году. — Но я должна признать, что есть много того, чему я просто позволяла совершиться…» Она хотела создавать искусство, которое удивляет, и понимала: если что-то с первого взгляда кажется прекрасным, второй может и не потребоваться.
Бухта алела кровавым кружевом.