Нова Проспект (СИ)

С Геральтом они пили до самого утра. Глушили нильфгаардскую лимонную как не в себя, даже не закусывая, но, как ни странно, не пьянели ни капли. В основном рассказывала Цири, Геральт за весь вечер произнес, пожалуй, всего три-четыре слова, в разных комбинациях.

«Ублюдки», «суки» и «они заплатят». И сжимал кулаки.

— Если бы, — криво усмехнулась Цири, и тут же опрокинула стопку. — Если бы.

И — верил. В отличие от Ложи, верил каждому слову.

Даже в машины, что умнее людей. Даже про киборгов. Даже когда она рассказывала о лабиринте Междумирья — а тому, что она там увидела, Цири и сама не верила.

Уехал на следующее утро, прежде чем Цири успела проснуться. Оставил записку: «Отправляюсь на Скеллиге, на поиски Ока Бафомета». Того, что, как говорят легенды, смотрит сквозь миры.

Оставшаяся на завтрак Филиппа фыркнула и сказала, что Око Бафомета придумали эльфы, в глубоком алкогольном делирии и сугубо потехи ради.

Йеннифэр, окунув маленькую ложку в ореховый пудинг, назвала ее жестокой сукой. Та, кажется, восприняла оскорбление как комплимент.

****

Эмгыр дал ей отлежаться пару недель, а после — пригласил на ужин. Не лично, конечно, прислал со слугой приглашение на надушенной бумаге. Варианта отказать у и так слишком долго пользовавшейся его гостеприимством Цири не было.

Ужин подали в главной комнате верхнего замка, ассорти из осенней птицы — глухарь в яблоках и фазан в винном соусе. Когда пажи принесли второе блюдо — суфле из гусиной печени — Эмгыр, наконец, спросил.

— Да, — согласилась Цири. — Я буду Императрицей. На что я еще теперь гожусь?

Она хлопнула по гладкому углепластику под бархатной черной юбкой.

Эмгыр, облаченный в черный дублет с брошкой в виде серебряной саламандры, сидел на другом конце стола и нанизывал мидии на вилку. Проглотив вторую, ответил, взвешивая каждое слово:

— Ты понимаешь, что это значит, дочь моя? — спросил, морща лоб, Эмгыр. В волосах цвета воронова крыла начала появляться седина, как первая изморозь на витражах дворца из темного стекла.

От такого обращения Цири шумно выдохнула через нос.

— Ты не будешь принадлежать самой себе.

— Никогда не принадлежала, — хмыкнула Цири. - Что уж теперь и начинать?

— Замуж выйдешь во благо Империи, — без заминки продолжил Эмгыр.

— Выйду, — безразлично ответила Цири.

— Будешь править Империей Великого Солнца, огромнейшей из существовавших, — закончил Эмгыр.

— О, pаpa, — скривилась Цири. — Вот тут ты совершенно не прав.

Есть такие империи, на фоне которых Нильфгаард покажется ничтожной букашкой. Эмгыр не ответил. Только усмехнулся, взглянув на дочь.

— Нужно подготовить государство, — подытожил он. — Коронуем в следующем году, по весне.

****

Они сошлись естественно и как бы невзначай, две калеки — слепая чародейка и Императрица с железными ногами.

Случилось это, когда Филиппа вдыхала в углепластик жизнь, расписывая магическими глифами — так, чтобы Цири могла худо-бедно проходить еще один день. Чародейка сидела у ее колен и вырисовывала на голени охрой знак Соломона — «сделай неживое живым», прямо под эмблемой Шарифа.

Цири любовалась на быстрые движения рук и подчеркнутую атласной лентой глубокую линию декольте. Филиппа, вдохновившись трактатом о големах, придумала способ возрождать в ее ногах какую-никакую жизнь, чем заслужила прощение Тайной Полиции Нильфгаарда и личную протекцию Императрицы. Вместо нейропозина Цири подсела на вычурную, изощренную магию Филиппы.

Как подозревала Цири, с вполне конкретным расчетом.

Пока чародейка корпела над ее протезами, сама она рассматривала повязку на глазах и представляла черные впадины под ней. А когда Филиппа медленно поднялась на ноги, отряхнув испачканный охрой подол платья, то прижалась к чародейке губами — сухо и жадно. Почти умоляла.

Нельзя же вечно по нему плакать.

Та ответила на поцелуй так, будто ждала его всю жизнь.

****

Заседания Ложи стали все регулярней, а голос Цири на них — все громче. Раньше они казались ей такими грозными, эти чародейки, такими могущественными и влиятельными.

Раньше было раньше.

Цири поправила стоячий белый воротник, чёрную бархотку на шее, расшитую золотой нитью. Корону она надевала редко, но на заседания Ложи — всегда. Стукнула тростью о мраморный пол — мол, сейчас будет речь. Эмгыр приказал лучшему ювелиру Нильфгаарда выточить ее из слоновой кости и украсить тяжёлым набалдашником из сусального золота. Цири таким подарком в papa тут же и запустила, тот ходил потом со здоровенной шишкой на лбу и нелепо оправдывался.

А потом, когда пришли осенние холода, сама взяла трость в руки.

— Знания нужно контролировать, — жестко отметила Цири, — Люди сами не ведают, что творят. Без жесткой руки…

Она вспомнила Хэнша. Полуживые трупы джанки, «чёрное мясо» киберпроституток и смог.

Она вспомнила Детройт. Одинаковых корпоративных дронов, туман и полицейских с дубинками.

Вспомнила заговоры корпораций, масс-медиа и невидимую руку рынка.

— … они творят черти что, — закончила Цири.

Она приведёт свой народ к процветанию. Чего бы это ей ни стоило. Чего бы это ни стоило ее народу.

Ложа закивала в единогласии.