В самый первый вечер он попросил домработницу проводить меня в комнату. Я прождала его до трех часов. Он не появился ни в ту ночь, ни в последующие. Мои попытки поговорить с ним ни к чему не приводили: вечером он жаловался на усталость и не отвечал, когда я стучала в дверь его спальни. Один раз я попробовала ее открыть, но она оказалась заперта.
Неделю спустя я начала просыпаться раньше обычного, чтобы приготовить мужу завтрак, только кухарка всегда меня опережала. Миссис Адамс, одного возраста с моей мамой и вдвое ее крупнее, работала у Эли с тех пор, как он вернулся из Либерии. Ей не нравилось, когда я совалась на кухню.
– Прошу, оставьте, мы обо всем позаботимся, – любила повторять она, кружась вокруг меня, чтобы вырвать из рук какую-нибудь посудину или ингредиент. Никто еще не пытался избавиться от меня с такой настойчивостью.
– Я сама! – сорвалась наконец я на третий день нашего противостояния.
Женщина застыла, словно только узнала, что у меня есть голос. Я не собиралась терпеть подобного обращения. Дом был моим, и именно мне полагалось заботиться о муже. В то утро я успела попасть на кухню до миссис Адамс и взбивала яйца в миске, пока она со своими помощницами стояла, прислонившись к мраморному островку, и сверлила меня мрачным взглядом.
– Где соль? – спросила я, не обнаружив ее там, где видела вчера, – они будто начали прятать от меня посуду и продукты.
– Вон там, – ответила кухарка, указывая на шкафчик над моей головой.
– Ее там нет.
– Должна быть.
– Я сказала, что нет. Принесите мне соль!
После бесконечно долгой паузы кухарка наконец оторвала ноги от пола.
Подавая мужу завтрак, я кипела от злости, однако он не обратил на это внимания. Эли коротко ответил на приветствие, поинтересовался самочувствием, уставившись на мой живот, и принялся есть, как только я поставила перед ним омлет, тосты и чай.
– Вкусно? – спросила я, кусая пережаренный тост. За огромным столом нас разделяли два стула.
– Это омлет и тосты, Афи.
– Да, просто соль…
– Вкусно, – прервал Эли. Одной рукой он держал вилку, а другой просматривал электронную почту на телефоне.
– Во сколько ты вернешься? Я хочу приготовить ужин.
– У меня встреча в ресторане, так что не утруждай себя.
– Ладно. Тем не менее во сколько вернешься?
Он оторвал взгляд от экрана и нахмурился.
– Зачем спрашиваешь?
– Просто хотела тебя подождать.
– Что-то случилось?
– Нет…
– Тогда не жди.
В тот день в школе у меня ничего не ладилось. Строчка на юбке вышла настолько кривой, что Сара заставила переделать. Я никогда прежде не совершала подобных оплошностей, даже будучи новичком у сестры Лиззи. Когда вечером позвонила мама, я заверила ее, что у нас все хорошо, не желая тревожить еще больше. Из-за меня и так испортились ее отношения с тетушкой. По маминым словам, та весьма холодна с ней с тех пор, как она вернулась на работу: не звала к себе в офис поболтать, а однажды после работы оставила идти домой под проливным дождем, тогда как раньше обязательно предложила бы подвезти. Мне не хотелось усугублять ситуацию. Кроме того, я добилась желаемого: наконец-то переехала в наш семейный дом. Теперь гнев Эли – моя забота, а не чья бы то ни было. Мавуси со мной согласилась.
– Еще отправит тебя обратно, – сказала она. Мы висели на телефоне уже больше часа. Время приближалось к десяти, а Эли так и не вернулся.
– Он точно работает? – спросила сестра, выражая мысль, которую я сама стыдилась признать. Если он был с той женщиной, когда я лежала в одиночестве на вычурной кровати с горячим мобильным, прижатым к уху, я бы почувствовала себя самой круглой дурой на земле.
– Ну, говорит, что работает.
– Хорошо.
Повесив трубку, я попыталась заснуть. Увы. Живот рос все больше, и мне с трудом удавалось найти удобную позу для сна. Устав ворочаться, я позвонила Эли. Он ответил после второго гудка.
– В чем дело, Афи? Все нормально?
– Да, я просто хотела узнать, когда ты приедешь… Ты где?
– Я работаю, Афи. Что-то еще?
– Нет.
– Тогда спокойной ночи.
– Нам нужно поговорить, – сказала я на следующее утро за завтраком – таким же, как и вчера, только с ломтиками ананаса и арбуза.
– Еще слишком рано для разговоров, Афи, и мне надо на работу.
– А когда мы сможем поговорить? Когда ты вернешься, будет слишком поздно.
Он отодвинул тарелку, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, приготовившись слушать.
– Прости за случившееся, за отъезд в Хо, – начала я. – Просто я стала… мне было грустно, и не получалось справиться с эмоциями. Мне очень жаль, милый.
Совсем отчаявшись, я была готова сказать что угодно, лишь бы вымолить его прощение.
– Разве я не просил тебя набраться терпения? Но нет, ты не послушала и решила выставить мне ультиматум.
У него на шее пульсировала вена, которую я не замечала прежде.
– Прости.
Я коснулась его предплечья. Он впился взглядом в посмевшую дотронуться до него руку, но не отстранился.
– К чему мне твои извинения?
– Знаю, они не загладят мою вину… Прошу, извини меня. Я по тебе скучаю. Твой сын по тебе скучает.