Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

Но его все еще ожидали целых две победы, и обе касались дел с США в весьма спорной области ядерной защиты. Макмиллан уже давно твердил, что Британия должна обладать собственным ядерным потенциалом. Американцы смотрели на это сочувственно, но тут была одна загвоздка: сторонники интеграции Европы в Белом доме вопрошали, почему это Британия так стремится иметь свои средства сдерживания и в то же время добивается доступа к оборонительной линии континента? И что чувствуют по этому поводу сами европейцы? Макмиллан полагал, что без этого страна утратит свое положение на международной арене. Более того, привлекательность предполагаемого брачного контракта между Британией и Европейским сообществом заключалась как раз в существенном военном приданом Соединенного Королевства. Сначала США предложили ракеты «Скайболт», но потом, после бесконечных препирательств и недопониманий, план отвергли. Оставались считаные недели до начала переговоров с ЕЭС, когда произошла замена на «Поларис». Британия теперь была настоящей ядерной державой. Теплые личные отношения Макмиллана и президента Кеннеди поспособствовали достижению соглашения. Пока их подчиненные пререкались друг с другом, в Нассау два ветерана войны тихой сапой взяли дело в свои руки. Казалось, «особые отношения» с триумфом подтвердились. Лишь одно облачко омрачило яркий, дарящий надежду солнечный небосклон. Когда в телефонном разговоре Макмиллан припомнил славные деньки в Нассау, рассеянный президент странным образом не отреагировал на намек. «Это когда было?» – спросил озадаченный Кеннеди. «Встреча в Нассау», – ответил Макмиллан. «Ах да, очень хорошо».

Тем временем, пока отношения с Соединенными Штатами потеплели, отношения с европейскими странами пошатнулись. Главенствующей державой среди шести первых стран в сообществе была Франция во главе с де Голлем. Его враждебность по отношению к бывшим благодетелям всегда скорее дремала, чем спала; информация о том, что Британия теперь владеет собственным ядерным оружием и при этом не горит желанием разделить его с континентальными соседями, тут же пробудила ее. Казалось, что могучий Альбион сейчас стремится вступить в ряды Европейского экономического сообщества, но ни де Голль, ни Аденауэр, его немецкий коллега, не собирались облегчать этот процесс.

«Не верю я в заграницу, – написал как-то Квентин Крисп[93]. – Мне кажется, все иностранцы у нас за спиной говорят по-английски». Его слова нашли бы отклик во многих англичанах. Многим казалось, что Соединенное Королевство скатывается в ту же пропасть, что и его предшественники, и никто не сможет предсказать, какой ценой. Лейборист Джордж Браун так прокомментировал вступление Британии в Общий рынок: «В конечном итоге важны ведь не цены на сливочное масло. Что важно, так это масштаб, стабильность, сила и политический подход Европы. Нам нужен новый вид европейской организации… если мы не преуспеем в этом, сомневаюсь, что детям наших детей останется хоть какая-нибудь Британия».

Но даже такой рьяный еврофил, как Браун, считал, что Британия может и даже должна стать пастырем этого стада. Новый канцлер, Реджинальд Модлинг, высказался совершенно прямолинейно, признав, что «французы вообще не хотят нас в Европе. Сообщество Шести превратилось в ось Париж – Бонн». Это сетование будет эхом отзываться еще десятилетиями, только место Бонна займет Берлин. Что касается оппозиции, то, к примеру, Гарольд Вильсон выражал опасения, что, присоединившись к Общему рынку, Британия предаст Содружество: «Если уж никак нельзя избежать этого выбора, мы не должны отправлять наших друзей и родичей вниз по течению ради спорной и неочевидной выгоды торговать стиральными машинками в Дюссельдорфе». Гейтскелл, во многих отношениях сочувствующий, все-таки был реалистом. Многим членам Лейбористской партии виделось, что Британию «засасывает какой-то великий капиталистическо-католический заговор… лишая возможности проводить хоть сколько-то независимую внешнюю политику».

Нелишне напомнить, что, когда ЕС только зарождалось, это был проект, «основанный на вере». Чисто практические соображения возникли позже, когда последствия Второй мировой войны сделали торговое сотрудничество предметом насущной необходимости. А теперь начались переговоры с Британией, и во главе делегации стоял Эдвард Хит. Вспоминая Нюрнбергский процесс, он говорил от лица многих своих сверстников: «Вокруг нас царили разрушение, бездомность, голод и отчаяние. И только трудясь вместе, мы могли надеяться на создание общества, которое поддерживало бы настоящие ценности европейской цивилизации. Примирение и восстановление – вот что должно стать нашими целями».