Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

До 1970-х по телевидению шло мало детских передач, а цветных не было вовсе. Потом цветные телевизоры становились все доступнее, и родители, казалось, могли рассчитывать на радужную россыпь здоровых семейных развлечений, однако жизнь показала иное. Дети 1970-х открыли кукольный домик и обнаружили там призраков. Именно на это десятилетие выпала золотая пора того, что потом назовут «шнурковыми ужасами», когда хоррор можно было снять с помощью прожекторов и картона. Они сумели достичь недостижимого в последующие годы уровня жути, хотя не все шоу отличались мрачностью и было много чего юмористического и фантазийного. «Доктор Кто» – наверное, и без того величайший из сольных кумиров этой новой аудитории – вступил в так называемую «готическую фазу».

В общем, в этот период дети, близкие к переходному возрасту, прятались за диванами. Жутковатая музыка из «Детей камней» (Children of the Stones) даже у взрослых отбивала желание зависать перед телевизором. В «Пернатом змее» (Feathered Serpent) показывали человеческие жертвоприношения и безобразные воскрешения. В сериале «Побег в ночь» (Escape into Night) попытки одной девочки перекроить реальность порождали только кошмары. Наблюдая за перипетиями «Перекрестков» (Crossroads), взрослые наверняка частенько испытывали тоскливую зависть.

Грядущие миры тоже не обещали ничего хорошего. В сериалах «Скачок во времени» (Timeslip) и «Люди будущего» (The Tomorrow People) воображаемый завтрашний мир представал одновременно авторитарным и апокалиптичным. В «Семерке Блейка» (Blake’s 7) (каковая стала несколько ограниченным вкладом Англии в жанр научной фантастики) есть «Федерация» – безжалостная, диктаторская олигархия, которая, как и Партия в «1984» (Nineteen Eighty-Four), стремится стереть память и деформировать личность. И затем зажатому меж этими клешнями детскому воображению предлагалась хоть и суровая, но простая и понятная версия реальности в «Грейндж-Хилл» (Grange Hill) – сериале, сюжет которого сводится к жизни обычной пригородной средней школы. Здесь мы встречаемся с благодушным анархистом «Такером» Дженкинсом, злобным «Гриппером» Стебсоном и многострадальной миссис Маккласки, благородной и действующей из лучших побуждений, но обреченной вечно бодаться с неподатливой порочностью пубертата.

По радио, более старому СМИ, транслировался комедийный сериал для взрослых, который только и мог зародиться в этот период, в процессе незаметного обрушения твердой породы, – «Автостопом по Галактике» (The Hitchhiker’s Guide to the Galaxy). Артур Дент предвкушает обычный день, пока не вспоминает, что его дом собираются снести. Его друг Форд Префект, в действительности пришелец с Бетельгейзе-Семь, доносит до него мысль: скоро уничтожению подвергнется нечто большее, чем его дом. Откуда-то сверху человечеству объявляют: «Люди Земли! Как вам, безусловно, известно, развитие отдаленных районов Галактики требует прокладки гиперпространственного экспресс-маршрута, проходящего через вашу звездную систему. К сожалению, ваша планета подлежит ликвидации»[112].

О боже…

48 Игровой автомат

Инопланетяне, явившиеся разрушить Землю, – садистически верные долгу вогоны, счастливые в злобе и раздражении, – могли зародиться только в уме англичанина 1970-х. Позже в книге мы встречаемся с двумя философами, собирающимися объявить забастовку в знак протеста против создания компьютера, призванного разрешить главный вопрос «Жизни, Вселенной и Всего Остального». С их точки зрения, компьютер незаконно вторгается на их территорию. «Еще узнаете, чем пахнет всеобщая забастовка философов!» – «И кому это доставит неудобства?» – спрашивает компьютер, Пронзительный Интеллектомат. «Неважно, кому это доставит неудобства, ты, ящик подлых бинарных битов! Вам достанется, парниша! Достанется!»[113]

Последнее утверждение, разумеется, маловероятно, в этом и соль сего злободневного опуса. Ибо, с одной стороны, забастовки сильно бьют по людям, но с другой – польза от отложенной на потом работы не всегда понятна. В любом случае между двумя выборами 1974 года лейбористы заключили мир с профсоюзами, но на условиях последних; другого выбора, казалось, и нет. Ведь то была эра Общественного договора, по которому парламент гарантировал права рабочих и в теории получал взамен благосклонность тред-юнионов. Все это никогда не оформлялось документально и законодательно, и парламент никогда не принимал акта с таким названием. Однако нашелся человек, разработавший законы, с которыми всегда будет связываться эта благородная, но размытая концепция. Майкл Фут, продукт фабианского идеализма, провозгласил: «Парламентская Лейбористская партия и профсоюзы еще никогда не были столь едины!»