Увы, так и оказалось. По образцу, который стал удручающе знакомым, стороны обвинили друг друга в нарушении соглашения. С точки зрения профсоюзов, Хит отверг предложение, с точки зрения самого Хита, вина лежала на его подчиненном Тони Барбере. Так или иначе, вероятность достижения согласия была невелика: правительство испытывало слишком большие подозрения, а TUC в любом случае не придерживался своих же решений. Спустя много лет некоторые профсоюзные лидеры продолжали настаивать, что «мы бы все выполнили», но Гормли сомневался все время. Лен Мюррей, уже тогда путеводный свет профсоюзного движения, вообще утверждал, что правительство «прижало [союзы] к стене»: «Если бы [Хит] принял предложение, и оно не сработало бы, и другие профсоюзы присоединились бы, то он в полной безопасности мог бы реализовывать все свои антипрофсоюзные меры – Закон о производственных отношениях и политику ограничения доходов. А если бы сработало, то это был бы его большой политический триумф, демонстрирующий, что он может прижать тред-юнионы к ногтю».
Но Хит – не тот человек, который прибегает к подобному политиканству. Он очень вымотался, источники его оптимизма иссякали. Переговоры тянулись несколько месяцев, но после двух лет диаметральных разворотов в экономике и с не выветрившимся из памяти недавним поражением едва ли сейчас он мог сдаться. 13 декабря 1973 года он объявил о введении трехдневной рабочей недели. Это уже случалось два года назад (и повлекло за собой опустошительные набеги на запасы свечей), но в этот раз решение было официальным и вступило в силу 1 января 1974 года. Эта мера предсказуемо вызвала негодование, причем не только причиненными неудобствами, но и тем, что многие сочли ее преждевременной, а потому политически бессмысленной. Вопреки советам Уайтлоу, Хит решил, что тупиковая ситуация с шахтерами может разрешиться только обращением к народу. Уильям Рис-Могг из Times соглашался, хоть и по причинам, которые вряд ли понравились бы Хиту. «Политика правительства изменилась так сильно с 1970 года, – рассуждал Рис-Могг, – что у немедленного объявления выборов есть более чем достаточное конституционное основание». Однако Хит прибегал к выборам не ради победы над шахтерами; для него вопрос был и глубже, и шире. В одной политической передаче он изложил суть своей позиции. «Проблема, стоящая перед вами, проста… Хотите ли вы иметь сильное правительство, имеющее полномочия в будущем принимать необходимые решения? Хотите ли вы, чтобы парламент и избранное правительство продолжили ожесточенную борьбу с инфляцией? Или вы хотите, чтобы они бросили сражаться с растущими ценами под давлением одной отдельной группы рабочих?»
Как мы видели, Хит, выросший в весьма непривилегированной среде, очень симпатизировал профсоюзам. Всегда очень въедливый, он постарался разобраться в проблемах и трудностях рабочей реальности. Ему ни за что было не заставить себя принять принцип коллективных договоров, а без этого он не мог продвинуться в переговорах с тред-юнионами. Премьер высказался с характерной прямолинейностью: «Мы все видели, что происходит в этой ситуации. Сильнейший, как всегда, выигрывает, а слабейший терпит поражение».
В общем, ослабев духом и телом, Хит назначил выборы, и с самого начала стал заметен небольшой, но показательный перевес в сторону лейбористов. Однако Хит продолжил наступление с тем же императивом – предстоит много работы, нужно еще время. Тем временем неугомонный Вильсон вернулся в бой, жизнерадостный и уверенный друг профсоюзов и народный трибун. Когда объявили результаты февральских выборов, выяснилось, что старания Хита сбалансировать бюджет и при этом ублажить тред-юнионы оставили страну равнодушной.
Но победа Вильсона все же была неполной. Он формировал правительство меньшинства, и для окончательного прихода к власти потребуются еще одни выборы в октябре. Хит пытался выиграть время и вступить в коалицию с либералами Джереми Торпа. На его печальное и унизительное поражение Spectator налетел сразу как зловещий ворон и как задиристый петух. «Сквоттер наконец выехал с Даунинг-стрит, 10… Мономания мистера Эдварда Хита никогда еще не была так заметна, как в эти дни после всеобщих выборов, когда он, несуразный и сломленный человек, хватался грязными пальцами за рушащийся край пропасти власти». Очень говорящий и печальный факт о времени правления Хита – это то, что самые ядовитые нападки ему пришлось вытерпеть от консервативного журнала. Еще одно унижение обрушилось на него, откуда он совсем не ожидал: статью написала его протеже, и что совсем уж поразительно – женщина.