Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

После двух проигранных выборов стало ясно, что Хит не может больше возглавлять партию, и Тэтчер ожидала, что ее коллега и друг Кит Джозеф выдвинет свою кандидатуру. Однако вечно стеснительный Джозеф отказался, предоставив ей самой поддерживать и защищать новую идею под названием «монетаризм». Осталось лишь сообщить Хиту о принятом решении. Легенда гласит, что премьер отреагировал на ее заявление грубым восклицанием «Вы проиграете!». В реальности он выслушал ее и просто сказал «спасибо». О своей победе в борьбе (она обошла Хита, Уайтлоу, Прайора и Пейтона) Тэтчер высказалась так: «Я почти заплакала, когда мне сообщили. Да и правда заплакала». Впереди будет еще немало слез.

4 мая 1979 года Тэтчер отправилась в Букингемский дворец, и здесь начинается один из самых необычных периодов английской истории. Экономику потряхивало, но премьер-министр инстинктивно чувствовала, что ее финансовая политика верна. Она находила подтверждения этому и источник вдохновения в своем более или менее постоянном недовольстве и недоверии в отношении молодого Европейского сообщества. «Они намного умнее нас, – говорила она, – и заткнут нас за пояс». Впрочем, многие люди считали, что ей руководил, кроме того, старомодный национализм. Она вполне охотно поддерживала Общий рынок, когда речь шла только о нем, но медленно надвигающийся федерализм внутри Европы беспокоил и даже возмущал ее, а НДС, выплачиваемый сообществу, она называла не иначе как «наши деньги» или «мои деньги».

Кроме всего прочего, Тэтчер видела в консерватизме как таковом некий идеал, а не просто политическую позицию. Мысль, что консерватизм может быть чем-то вульгарным наподобие крестового похода, сильно отвращала патрицианскую часть тори, но таков был вклад нового лидера в партию, которая слишком во многом соглашалась с лейбористами в послевоенные годы. Другим ее особенным даром было чутье на настроения народа, по крайней мере в первые годы. «Полагаю, – сказала она в одном телевизионном интервью 1978 года, – люди весьма опасаются, что эту страну захлестнет волна представителей чужеродной культуры». Это замечание вызвало бурую негодования в медиа, но не среди населения в целом.

Тэтчер имела дело с нацией, направляемой колебаниями фондовой биржи и неустанной жаждой потребления, энергией поп-музыки и цветной панорамой телевидения. Благодаря последнему новости и комментарии теперь оказывали мгновенный видимый эффект, вытесняя анализ и рефлексию. По всей стране светились экраны, картинки сменялись каждые несколько секунд. Тэтчер служила идеальным символом такого мира: если какой начинающий премьер и желал вести себя как хамелеон, то это была она. По совету пиар-консультанта Гордона Риса она отказалась от слегка нелепых шляпок, напоминавших слишком многим Союз матерей, и прошла ораторский курс. Драматург Рональд Миллар сочинял для нее мантры-лозунги. «Да будем мы хладнокровны, спокойны – и избраны!» – таков был первый из них. Сам Лоуренс Оливье помогал ей с постановкой голоса. Певица Лулу, актеры Кенни Эверетт и Кен Додд радовались контактам с новым премьер-министром. Вскоре тенденция изменится, и ни один уважающий себя человек искусства не захочет помогать леди из Грэнтема.

* * *

Вопрос занятости в 1980-х приобрел важнейшее значение, и списки самых серьезных сокращений зачитывались в теленовостях, словно военные сводки. В глазах Тэтчер эти жертвы были оправданны, если страна хотела победить инфляцию. Ей в наследство досталась налоговая система, которую – в зависимости от личных убеждений – можно было назвать или «конфискационной», или «перераспределительной». Высшая граница налогов шла по отметке 83 %, начиная с доходов в 20 000 фунтов, то есть таким налогом облагались не одни только миллионеры. В общем, складывалось впечатление, что лейбористы обложили налогами богатых для прокорма бедных, но в итоге сделали бедными всех. Именно в этом контексте надо понимать «францисканскую» проповедь Тэтчер.