Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

В ответ на Тэтчер и тэтчеризм среди людей искусства родилась другая концепция артиста – не как средневекового жонглера, которому кидают монетки, а как заслуживающего постоянной поддержки бенефициара. Вообще, реакция богемы на премьер-министра была не столько эмоциональной или интеллектуальной, сколько обонятельной: от нее так разило, что их аж трясло. К примеру, Джонатан Миллер говорил о ее «пригородной слащавости… и приторном патриотизме». Как такое существо вообще могло понять истинные устремления и чаяния настоящего артиста? Во всяком случае, ненависть распространялась как на ее политику, так и на ее личность. Хотя кабинет Тэтчер тратил на культуру больше, чем администрация ее предшественников, это был меньший процент от ВВП, что, конечно, ущемляло область искусства, хрупкую по своей природе. Для театра, искусства очень трудоемкого и по большей части неприбыльного, малейшее сокращение субсидий могло повлечь полный крах, что, собственно, и произошло в 1982 году с D’Oyly Carte Opera Company (Оперной компанией Д’Ойли Карта). В таких случаях, рассуждала Тэтчер, надо привлекать бизнесменов. Это только больше выводило из себя интеллигенцию: неужели теперь в святая святых начнут раздаваться вульгарные крики уличных торговцев? И вообще, театр как жанр имел долгую традицию левых симпатий, так что ценностям драмы и тэтчеризма не суждено было примириться.

54 Всегда ли она права?

В некоторых артистических кругах Тэтчер открыто называли фашисткой. Ее политику рассматривали как «авторитарную догму… раскрашенную яркой пастелью». В пьесе Стивена Беркоффа «Грек», где он переосмыслял «Царя Эдипа», героиня по имени Иокаста говорит о Тэтчер как о «милой старушке Мэггот (личинка, мерзость, дрянь)», упоминая, что ее портрет висит на стене рядом с портретом Гитлера. Постановку «Ричарда III» раскритиковали за то, что в ней не провели параллелей между горбатым тираном и действующей главой кабинета. Все более политизированный Гарольд Пинтер считал само собой разумеющимся, что Тэтчер страдает новой зловещей разновидностью фашистской чумы. В популярной культуре идея распространилась еще шире. В клипе группы Communards Британия изображена как тоталитарное государство, где повсюду серые пальто и грозные охранники. А сценаристы Spitting image частенько одевали Тэтчер в военную форму, представляя ее диктатором, пришедшим к власти с помощью сомнительных средств. Быть может, само слово «фашист» отчасти потеряло свою силу для новых поколений. Когда Эноха Пауэлла грубо прервали выкриками «фашист» и «нацист», он заметил: «Еще до того, как родились многие, обвиняющие меня сейчас в фашизме и нацизме, я сражался с фашизмом и нацизмом».

Сама Тэтчер безусловно отличалась авторитарным характером и часто проявляла его в обращении с людьми. Ее сильно не любили даже те, кто голосовал за нее. Она придерживалась твердого убеждения, что полиция – это оплот закона и порядка, и ее следует уважать как таковой. Невозможно отрицать, что на ее совести больше столкновений полицейских с недовольными гражданами, чем следовало бы иметь. В сфере образования она навязала общую программу абсолютно не желавшим этого учителям, хотя общественное мнение сильно преувеличивало ее влияние в этой области. Готовность принять помощь от чилийского диктатора Пиночета во время Фолклендской войны запятнало ее репутацию в глазах многих. Наверное, сама ее манера держаться очень прямо[122] говорила о ней как о человеке, не сомневающемся в своей правоте.

Но режим Тэтчер по степени либерализма не отличался от любых предыдущих или последующих. Она всю жизнь была врагом тирании и выходила на линию огня, если где-то возникала такая опасность; ее трижды переизбирали демократическим путем; и она поддерживала ростки свободы повсюду, где, по ее мнению, они имели шансы на жизнь. Труднее опровергнуть обвинение в том, что она «маленькая англичанка»[123], хотя на самом деле она скорее была «большой англичанкой»: премьер-министр совершенно не понимала чаяний Уэльса и Шотландии и имела склонность расценивать Великобританию просто как некую расширенную Англию.

Однако какой бы «англичанкой», большой или малой, она ни была, в ней точно нельзя заподозрить европейку. И не то чтобы наблюдался недостаток усилий с ее стороны. Она с энтузиазмом поддерживала Общий рынок и в качестве одного из лидеров активно участвовала в переговорах, которые привели к принятию Закона о единой Европе. Может статься, обвал 1987 года подкрепил уверенность Тэтчер и сделал абсолютно непробиваемой ее убежденность в том, что именно Британия своим примером капиталистической революции должна повести за собой Европу. Не повезло ей лишь в том, что ее антагонист совсем по-другому понимал суть Европейского сообщества и роль Британии в нем.