– Я… я был в походе вообще-то. Возвращался из похода, если быть точным. Ранним утром угодили в туман. Дорога начала портиться, кривиться. И вот, не успел я опомниться, как оказался здесь. Не помню, чтобы расставался со своими товарищами, они просто… неужели… скажи, неужели таков загробный мир?
Всё те же вопросы. Поразительно, до чего люди похожи! Сколько раз Муса слышал одно и то же! На разных языках говорили ему разные слова, но смысл их всегда оставался один. Были в этих вопросах и скрытые угрозы, и откровенные мольбы; и знание, и незнание; и правда, и ложь. Задавали их непохожие друг на друга люди: рассыпающиеся от старости и совсем юные, мужчины и женщины, чёрные и белые, жёлтые и красные, дикие и цивилизованные, любые, каких только возможно и невозможно представить!
Всем им без исключения Муса всегда отвечал одинаково:
– Не знаю.
– То есть… как это?
– Я не знаю.
– Да будь ты проклят! Как это ты не знаешь? – Хельмут рванулся было к нему, да только сразу вскрикнул от боли и схватился за больную ногу. – Проклятье! Что за чертовщина! Неужели так выглядит ад?
Муса ничего не ответил. Ничего нового он сказать не мог. Повисла тишина. Только Хельмут охал и заново прилаживался к тому месту, с которого соскочил. Без особой надежды он спросил:
– Послушай, старик, а что ты знаешь?
Ну наконец-то. Задал первый правильный вопрос. Правда, в неправильный момент.
– Всему своё время. Какой смысл рассказывать тебе это сейчас, если потом ты будешь бесконечно спрашивать одни и те же вещи?
– Что за околесицу ты несёшь?
– Поверь, расскажу я тебе сейчас, расскажу потом: никакого спокойствия тебе это не принесёт.
– А я всё-таки спрошу.
Муса вздохнул.
– Ну, раз надо, то спрашивай.
– Ты не знаешь, – мертвы ли мы, так?
Муса кивнул.
– Но и не знаешь, – живы ли?
И снова кивок.
– Но ведь… но разве мёртвые страдают от ран? Разве мёртвые могут испытывать голод, усталость? Разве души наши не свободны теперь от всего мирского?
– Однажды, в этой самой пещере, я разговаривал об этом с одним мудрецом. – Жалкое враньё, но Мусе не хотелось говорить, что он забыл, от кого это услышал. – Мудрец сказал мне тогда: «Все мы входим в этот мир нагими, нетронутыми и в нечистотах, а выходим из него одетыми, покрытыми шрамами и также в нечистотах».
– Ничего глупее в жизни не слышал.
– Всему своё время, господин рыцарь, вы всё поймёте рано или поздно.
– Я хочу понять сейчас.
– Нет, довольно, я устал.
Устал уже очень-очень давно. Может быть, миллион таких разговоров назад. Глаза Мусы закрылись. Он тут же заснул. Как обычно, сон его не был спокойным.
– Проклятье! – Наверное, в десятый раз Хельмут выругался этим своим шелестяще-шипящим «scheiße».
– Давай! По шажочку, по шажочку! – Муса широко расставил руки, готовый поймать господина рыцаря, если тот не устоит на ногах.
– В бездну твои шажочки! – Мохнатые брови грозно сошлись над налитыми гневом глазами. Разросшаяся за последние недели красно-рыжая грива делала его похожим на льва. Грязный лоб покрылся легкой испариной, – Я больше не могу! Я устал!
Муса театрально насупился и упёр руки в бока.
– Эх, господин злюка, даже дети жалуются поменьше вашего! Как вы планируете выбраться из этого ущелья, если не можете пройти и десяти шагов? Или я вам так сильно понравился, что вы решили остаться здесь жить?
Ещё один обжигающий взгляд в сторону Мусы. Впрочем, эффект это возымело. Обеими руками опираясь о стену, Хельмут осторожно перенёс вес тела на больную ногу – та сразу же затряслась, как у дряхлого старика. Широкими жёлтыми зубами он что было сил закусил нижнюю губу и с громким выдохом сделал один короткий шаг.
– Всё… теперь точно всё! – Он тяжело дышал, одинокие капельки пота стекали со лба, терялись в кучерявых огненно-рыжих баках.
– Что? Да вы и сделали всего-то четыре шажочка! Вы хоть представляете себе, сколько я прохожу за один день? Ещё шаг! Живо!
– А ты хоть представляешь себе, кто я? Такие люди, как ты, должны бояться даже встретиться со мной взглядом!
– И что вы сделаете? Убьёте их, господин разгильдяй? Для этого их сначала нужно догнать!
– Ах ты! Тебя я точно убью!
Вцепившись в каменный выступ, пыхтя и рыча от боли, Хельмут сделал ещё несколько шагов в сторону Мусы.
– Замечательно! Теперь можете отдохнуть.
Муса надеялся, что Хельмут осилит хотя бы ещё один шаг, но тот прошёл в его сторону половину коридора. Настоящий боец. Старик редко видел такую силу духа.
– Не остановлюсь, пока не надеру твой дряхлый зад! Не жалей меня! Я ещё полон сил, чёрт возьми! – Слова эти слабо соотносились с действительностью: рыцарь с трудом держался на ногах.
– Ну-ну-ну, нам надо вернуть вашей ноге былую твёрдость, а не покалечить её окончательно: всего должно быть в меру, даже полезных вещей. А иначе – всё одно.
Удовлетворившись, видимо, таким ответом, Хельмут медленно сполз по стеночке на пол. Пот градом лился по его лицу: огибая брови, струился по щекам, с носа капал на усы, а по ним стекал к уголкам губ, исчезал в густой бороде.
– Ты сказал… ух… ты сказал, что я могу отсюда выбраться?