Новая фантастика 2021. Антология № 5

– А на кой мне выдумывать? – пожал плечами Егор. Он поднял какого-то жука и улыбнулся: – Ишь, букашка мелкая. А тоже тварь Божья… Тут уж верите вы, не верите, а все одно – Судный день настал. Видать, набралось грехов неподъемно на земле-матушке.

Жора хрипло возразил:

– Но мы-то живые.

– Так ить Суд-то, он для всех: и для живых, и для умерших. Сколь пожили, столь и ладно. Глядишь, и нагрешили поменьше.

– Да брехня! – возмутился Тёмыч. – Жор, ты чего? Двадцать первый век на дворе! И вообще, было бы правдой, сейчас, не знаю… ну, молились бы все! Грехи замаливали! А они бухают! Ну?

– Так по-другому-то не могут, – пояснил Егор. Увидев, что жена несет воду, он начал копать следующие лунки. Жора с Тёмычем подтянулись за ним. – Они ить мертвые, – продолжал Егор, – изменить натуру не способны. Это при жизни человек дела творит – хорошие ли, плохие ли, – они в счет и пойдут. А таперича мы кто? Вроде и люди, а вроде и не люди. Бог только ведает. Я, вон, помер в семьдесят пять годочков, а поднялси сегодня молодцем. Вот и кто я? – Егор постучал кулаком в грудь: – Чует душа-то, как понимание какое, озарение даже, мол, кайся, не кайся, а то и будет: чего при жизни свершили, с тем на Суд и пойдем.

Жора и Тёмыч в смятении переглянулись, а Егор вдруг замолчал, принюхался.

– Дымком потянуло… Вона и огонь! Кажись, началось…

– Чё началось-то? – Тёмыч испуганно завертелся. – Пожар, да? Пожар?

Егор приобнял подошедшую жену и вздохнул:

– Не поспели мы с садом.

Вокруг поднималось зарево. В ярком солнечном свете огонь казался прозрачным и не страшным. Одно пугало – пламя охватывало деревню ровным кольцом, и кольцо это проходило именно там, где Жора с Тёмычем застревали.

Со стороны деревни послышались крики и плач. Занялись дома.

– Тушить надо или пожарным звонить, – не унимался Тёмыч. – Точно, звонить. Фиг тут чего потушишь, больно дружно загорелось. Подожгли, что ли? Жор, валить надо! Полыхнет сейчас, мама не горюй!

– Куда валить-то? – спросил Жора.

В голове опустело, как в дырявой бочке, а сердце то замирало, то заходилось в неистовом темпе. Вместе с запахом гари внутренности заполонило душное тяжелое предчувствие чего-то неизбежного, невообразимого и лично для него, Жоры, безотрадного.

Из деревни побежали люди. Кидались кто куда, но огненное кольцо сжималось, сгоняя всех в открытое поле, неподалеку от того места, где Егор задумал посадить сад.

– Ну, идем, что ли? – сказал Егор. – Пора за грехи свои ответ держать.

Валя тихо всхлипнула и головой прижалась к плечу мужа.

– А какие грехи-то? – спросил Тёмыч, озираясь и нервно облизывая губы. – Помню зависть, гордыню… А! Не убий, не укради! Вроде, я ничего такого…

Жора помрачнел и буркнул:

– Не прелюбодействуй.

Тёмыч сглотнул.

– Да… И что сейчас? Егор, что сейчас-то? Я молитв не знаю!

Огонь уже не казался прозрачным. Он взметнулся выше изб, загудел, затрещал, опалил жаром. Одежда истлела и опала невесомыми лоскутами, будто за несколько секунд разложилась от старости. Все оказались обнаженными. У Тёмыча с Жорой пропали их костюмы-«горки», кроссовки и термобелье. И нож пропал, который Жора до последнего сжимал в потной ладони.

Как стадо, люди сгрудились в поле на нетронутом пятачке. Наготу никто не замечал. С надеждой ли, отчаянием или смирением – все вглядывались в небо. Жора тоже смотрел в небо. Белое раскаленное солнце слепило, но он щурился и смотрел.

Тёмыч вцепился ему в локоть.

– Жора, я грешник, да? Жора?

– Откуда мне знать? Я не Бог…

Тёмыч заплакал.

Жора проморгался от темных пятен перед глазами и огляделся. Неужели по всему миру вот так? И если встали все-все мертвые, то как им хватило места? А вообще… Получается, и его деды-прадеды встали, можно было с ними повидаться. Особенно с дедушкой Васей. Сыграть с ним в шашки, как когда-то в далеком детстве, послушать байки, потравить самому… И дед Вася точно рыдать не стал бы.

Вон и у Егора с Валей лица спокойны. Не боятся… Праведники, что ли? А с Ермолая слетела вся бравада. Зажал бороду в кулаке, раскачивается, и, похоже, мычит. Из-за гула пламени и подвываний испуганных женщин не слышно. Рядом с Егором – его соседка с дочкой на руках. Та жмется к матери, за шею обхватила, а у женщины слезы катятся, и она все обнимает дочь, лицом в волосы ей зарывается. Будто прощается…

Вдруг люди застыли в разных позах, замолчали, и Жора не к месту вспомнил игру «море волнуется». В один миг все стихло. Казалось, что само время остановилось. Жора вскинул голову и, как и все, остолбенел.

Солнечный свет больше не резал глаза, он струился мягкими волнами, а по волнам вниз скользили черные точки. Множество черных точек. Они становились все больше и больше и вскоре превратились в ангелов. Только почему-то черных. Одни слегка просвечивали, другие же были самой тьмой, поглощающей любой отблеск.

Стон прокатился над полем, и, как скошенные колосья, люди попадали на землю.

Жора не почувствовал, как опустился на колени, как камешки и прошлогодние жесткие стебли вдавились в голые ноги, не заметил, что слезы текут по его лицу. Все меркло по сравнению с выворачивающим наизнанку ужасом.