Новая фантастика 2021. Антология № 5

Ладно бы устаревшие слова, поминания Советского Союза и Великой Отечественной. Ну застряли люди в прошлом, леший с ними! Но то, что Жорин правый сосед называл левого соседа дедом, а тот его внуком и ругал третьего мужика, вроде как сына, – вот это сбивало с толку. Они будто все были братьями-отцами-дедами и матерями-бабками… Так ведь, черт побери, ровесники же! Жоре захотелось напиться. Но он выжидал. Как хищник в засаде, слился с окружением, и следил, когда народ «нагрузится» и потеряет интерес к чужакам. Вот только деревенские пили как не в себя: много, жадно и не пьянея. Они будто заливали страх, мелькающий в глазах, но страх прорывался бурными криками и дергаными марионеточными плясками.

В разгар «веселья» подошли «милашка» с мужем. Мужик выдернул локоть из цепких рук красавицы и закричал, дозываясь сквозь шум до кого-то на противоположной стороне стола:

– Дед, а дед, айда на рыбалку! Толку-то квасить? А так хоть потешимся напоследок.

Мужики засмеялись, послышались выкрики:

– А чегой-то Маруська тебя не утешает?

– Цельну жизнь от женки на рыбалку бегал, и таперича ничего не сменилось.

Красавица на насмешки только вздернула точеный носик и поджала губы.

Из-за стола выбрался мужик, следом – второй, почти такой же:

– Батя, я с вами!

Жора прикрыл глаза и сдавил ладонями виски. «Дед», «батя»… Издеваются, гады, спектакль устроили.

Рыбаки ушли. Ушла и Маруська. Глянула на Тёмыча из-под длинных ресниц и уплыла, покачивая крутыми бедрами. А Тёмыч-то хорош: завертелся, как уж на сковороде! Вдруг с решительным видом опрокинул в горло полную стопку. Закашлялся, зашарил взглядом в поисках закуски. Не нашел. В пределах досягаемости уже все сожрали, даже огурцы. Тогда он схватил миску с рассолом, куда сам же до этого сливал самогон, и присосался к ней.

Жору пробило на ребячество, и он бросил в Тёмыча чем под руку попалось – зонтиком укропа. Угодил в лоб. Тёмыч вскочил, возмущенно пуча глаза, и Жора не сдержался, заржал.

– Тёмыч, не пей, козленочком станешь, – выдавил он сквозь смех.

Тёмыч растерянно посмотрел на миску, стер с лица брызги и полез из-за стола.

– Ты куда? – тут же всполошились его соседи.

– Мыться, – буркнул Тёмыч и, пошатываясь, уковылял во двор, к колодцу.

Обстановка незаметно накалилась. Сцепились две бабы по разные стороны стола. Одна визгливо выкрикивала:

– Подкупили вы меряльщика-то! Подкупили. От он забор-то и сдвинул… На цельный метр!

– Ты, Поланья, как была растяпой, так и осталась, – отвечала ей вторая. – Кабы подкупили, так ужо не на один бы метр, а на дюжину. Да куды там? Он ить с района, городской! – Несколько голов повернулись к Жоре, а баба презрительно добавила: – Принсипиа-альный…

Первая баба охнула, заволновались ее товарки.

– Так што жа выходит, сували-таки ему?

– Будто вы не сували!

– А сдвинул-то он к вашей пользе!

– Тьфу ты! Говорю жеж, не двигал он!

– А я говорю – двигал! Митрий, скажи, двигал али не двигал?

Все уставились на мужика, сидевшего поодаль от спорщиц. Тот с задумчивым видом вливал в себя один стопарь за другим и, будучи оторванным от своего занятия, недовольно пожал плечами:

– А я почем знаю? Но вроде у Хряпиных поширше будет…

– Ага! – победно взвизгнула первая баба.

Вторая вскочила и, перегнувшись через стол, отчего грудь ее улеглась в квашеную капусту, махнула кулаком в сторону противницы. Та отклонилась, заголосила. Тут уж начали вопить все бабы. Гвалт поднялся, хоть уши затыкай. Жора отстраненно наблюдал за разбухающей сварой, в которую втягивались и мужики, а сам поглядывал во двор, куда ушел Тёмыч. Тот все не возвращался и, похоже, вовсе свинтил к Маруське.

Вторя мыслям, звучным переливом сыграла гармонь, и сильный голос проплыл над руганью, как сияющий лайнер среди пыхтящих, груженых под завязку барж:

– Во садочке, в уголочке
Травушка примятая.
Не работушка ссушила,
А любовь проклятая.

Жилистый, назвавшийся Ермолаем и севший рядом, дохнул на Жору сивушным запахом, зло прищурил трезвый глаз:

– Сытно живете небось?

– Не голодаем, – процедил Жора.

Внутри разгоралась злость. На Тёмыча, не умеющего держать штаны застегнутыми; на жилистого, с его белыми зубами и наглостью; на весь этот абсурд с заросшей деревней и трезвыми пьяницами, затеявшими склоку из-за гребаного забора. Жоре даже хотелось, чтобы Ермолай достал его. Так достал, чтоб невмоготу стало утихомиривать себя, чтоб со спокойной душой почесать кулаки о бородатые деревенские рожи.

И Ермолай не подкачал. Снова белозубо ощерился:

– Смотреть на вас тошно… Ходите гоголем. Одежка, вон, добротная… У нас-то отродясь такой не бывало. Горбатились с зорьки до ночи… А для чего? Чтоб опосля вот таки хари белые да раскормленные кривились, на нас глядючи?

– А ты бы хотел, чтоб мы в ноги вам кланялись? – Жора усмехнулся.

– В ноги али нет, но, однако же, почитать трудящиеся массы, поднявшие вас, следовает. Должны вы нам, понимаешь? Должны! А то носы дерете, яко козыри какие.

– Ха! – Жора выпил рюмку и, хрустнув огурчиком, спросил: – Ты, что ли, здесь козырь-то?