Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

Вообще лишь неразвитость литературно-публицистической сферы в ВКМ по сравнению с ВКЛ или Польшей, ритуализированность языкового аппарата и отсутствие навыков размышлений на социально-политические темы помешало Москве в полной мере воспользоваться революционным открытием, сделанным в эпоху Ивана III: политические границы, совпадающие с культурной (религиозно-языковой) общностью и исторической территорией, создают особый тип общества. В XIX веке именно так определяли «народ» как субъект исторического процесса, и это понимание послужило основой беспрецедентной по масштабам и интенсивности политической мобилизации: созданию национальных государств, привело к двум мировым войнам… Пожалуй, лишь Реконкиста на Пиренейском полуострове, завершившаяся в конце XV в., также проходившая под лозунгом возвращения исторических территорий, могла сравниться с стихийно и непоследовательно сформулированной в Москве программой «возвращения исторического наследия». Однако на Пиренеях отвоевывание земель у арабских правителей до заключительного этапа проводилось одновременно несколькими католическими монархиями; речь шла не столько о воссоединении некогда разделенного населения, а об изгнании «захватчиков» и фактически повторной колонизации полуострова. До 1492 г. королевство Испании формально считалось «монархией трех религий», так что мотив «католического населения» был приглушен. Ни Английское королевство, ни Французское, ни Священная Римская империя, ни итальянские княжества и республики не знали концепции единства религии, культуры и государственности в неких исторических границах. В условиях распада старых средневековых политических отношений, основанных на иерархиях вассального подчинения, и поиска новых форм политического единства идея возрождения Рѹськой земли под властью православного великого князя Москвы опережала свое время. Впрочем, последовательное развитие этой концепции крайне затруднило бы реализацию двух альтернативных сценариев власти: византийского наследия (претензии на «неисторические» территории) и наследия Золотой Орды, доставшегося ее бывшему улусу по праву завоевания (власть над «нерусским» и нехристианским населением). Но даже в своей зачаточной форме эта концепция способствовала деморализации и маргинализации ВКЛ как государства-наследника рѹських земель, что повлекло за собой грандиозное переосмысление ментальной карты региона Северной Евразии — от Дуная до Урала.

Средневековое пространственное воображение затруднялось проводить непреодолимые границы внутри христианского мира. Большинство населения было неграмотным и обычно не принималось в расчет как определяющий местную специфику фактор, а аристократическая элита была достаточно «интернациональная», часто переходившая на службу — и даже на трон — в соседние страны. Политические границы определялись межличностными отношениями вассальной зависимости правителей и потому скорее зависели от индивидуальных черт правителя и его отношений с вассалами, чем от языка подданных или общей истории. Луцкий съезд правителей Европы (1429) наглядно продемонстрировал условность языковых и даже конфессиональных границ. ВКЛ воплощало нормальность сосуществования католиков и православных, язычников и мусульман в общих политических границах (что вовсе не означало автоматически взаимную терпимость и мирный характер этого сосуществования). Спустя столетие в Европе, расколотой Реформацией, широкое распространение грамотности на местных «национальных» языках и зависимость правителей и религиозных лидеров от массовой поддержки населения сделали невозможным «съезд монархов», подобный Луцкому, и не было уже страны, в которой власть могла игнорировать религиозные и культурные различия подобно ВКЛ при Витовте. В 1555 г. Аугсбургский мир между протестантскими князьями Германии и императором Карлом V провозгласил принцип «cujus regio, ejus religio» — «чья власть, того и вера», распространившийся по всей Европе. Стало само собой разумеющимся воспринимать границы государства как границу между культурами и «народами». Вскоре заключается Люблинская уния (1569) между ВКЛ и Польским королевством, окончательно объединившая два государства в общее политическое образование Речь Посполитую. Сохраняя административную и судебную системы, собственную армию и деньги, ВКЛ передавало польской стороне огромные территории, в том числе Волынь и Киевское княжество. Объединение с Польшей встретило сильное сопротивление в Литве, но альтернативой являлось еще более агрессивное поглощение Великим княжеством Московским. В новом пространственно-политическом воображении европейской части Северной Евразии не оставалось места самостоятельным странам, не отличавшимся по языку или религии от соседей. Ускорившаяся полонизация ВКЛ и усиление позиций католической церкви не в последнюю очередь были результатом политического выбора, создающего эффективную границу с преимущественно русскоязычной и православной Московией.