Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

Однако любое демонстративное «возвращение к традиции» всегда маскирует совершившийся разрыв с прошлым и изменившуюся ситуацию. Боярская дума при московском великом князе играла важную роль — но это был совещательный орган, необходимый для придания легитимности власти правителя: с точки зрения средневекового христианского политического мышления ближний круг бояр уподоблялся апостолам вокруг Христа. Они создавали «пространство власти» вокруг князя, подобно тому как апостолы создавали основу церкви вокруг исключительной фигуры Иисуса. Но после политических экспериментов с поиском «истинно царской» власти Иваном IV, при слабом (или даже номинальном) правителе Федоре Иоанновиче все изменилось. Боярская дума начинает функционировать как самостоятельный политический орган, из среды которого вышли и опекуны при царе, и конюший, занявший небывалую прежде должность «правителя». Этим правителем с широчайшими полномочиями, включая право на внешнеполитическую деятельность, стал незнатный боярин, видный деятель опричнины и брат царицы, жены Федора Иоанновича («царский шурин») Борис Годунов (1552−1605). Годунову удалось обойти могущественных и опасных соперников и заполучить беспрецедентный титул, представляющего его как царского

дородна и разумна шюрина и правителя, слугу и конюшего боярина, и дворового воеводу, и содержателя великих государств царства Казанского и Астраханского Бориса Федоровича.

«Содержатель великих государств» звучит полным неологизмом и структурно больше всего напоминает титул «лорда-протектора Англии», который присваивался регенту (не рядовому члену регентского совета) при недееспособном английском короле. Эдуард Сеймур, герцог Сомерсет, дядя короля Эдуарда VI, в 1547−1549 гг. был регентом при малолетнем Эдуарде. В 1562 г. королева Елизавета, заболев оспой, назначила лордом-протектором своего соратника Роберта Дадли — человека не королевской крови. Интенсивные экономические и дипломатические контакты были установлены с Англией еще при Иване Грозном, включая деятельность Московской торговой компании (Muscovy Trading Company), а также личную переписку между Иваном и Елизаветой I и обмен посланниками, и были продолжены после его смерти. Титул Бориса Годунова отражал влияние английского дипломатического протокола (когда постоянно приходилось при переводе находить местные эквиваленты заграничным юридическим терминам), но куда важнее то, что этот титул был воспринят в Москве, и то, что он отражал определенную политическую реальность. Свидетельством авторитета Годунова — и мерой его дальнейшего укрепления — стало провозглашение в мае 1589 г. Московского митрополита Иова патриархом православной церкви, подобно Константинопольскому и Александрийскому.

Само обособление функции правителя от фигуры государя (легитимного господина — хозяина власти) было следствием не только недееспособности Федора Иоанновича, но и политической революции Ивана Грозного, вычленившей феномен «политического» из прежде нераздельного комплекса господства-владения (территорией, имуществом, властью, подданными, холопами и пр.). Возможно, этот синкретичный (неразделимый) комплекс достался Московскому царству по наследству, как бывшему улусу Золотой Орды. Иван Грозный расчленил его, по крайней мере, на «власть» и «владение». Это не значит, что это разделение было зафиксировано юридически и на институциональном уровне. Но сам «нерациональный», разрушительный и разорительный произвол Ивана Грозного продемонстрировал наглядно (пускай и без теоретического осмысления) отдельность «власти» от «хозяйства», «права владения», «наследственных привилегий». Как мы видели выше, эта трансформация была типичной для многих обществ Нового времени, ускорившейся в связи с борьбой вокруг реформации католической церкви. Там, где были развиты литература, общественная полемика и публицистика, вычленившаяся самостоятельная область «политического» уже становилась предметом теоретических размышлений. Одним из первых и наиболее знаменитых трактатов о природе власти стал «Государь» флорентинца Николо Макиавелли (1469−1527), опубликованный посмертно в 1532 г. (когда Ивану IV было два года, а Лютер заканчивал полный немецкий перевод Библии). Попытка рационализировать сакральную (божественную по своему происхождению) власть шокировала самых просвещенных современников Макиавелли, его сочинения были запрещены в 1559 г. католической церковью. Между тем Макиавелли всего лишь осмысливал опыт богатой политической жизни городских коммун Северной Италии, которая очень сильно отличалась от реалий Московского царства, и все же не настолько, чтобы не иметь никаких параллелей с другими обществами той эпохи. В частности, Макиавелли писал о ситуации правителя, порвавшего с «обычаями предков»: