Новая имперская история Северной Евразии. Часть II

Подписанный вечером 17 октября документ в трех кратких пунктах объявлял «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов», допускал к выборам в Государственную думу «те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательских прав», а за самой Думой признавал статус высшего законодательного органа и право контроля над исполнительной властью. В основе манифеста лежал «всеподданнейший доклад» председателя комитета министров Сергея Витте, составленный еще за неделю до этого. Сам Витте настаивал, что в случае принятия его проекта должна последовать публикация доклада с одобрительной резолюцией императора — но не готовый манифест. Это была логика не просто царедворца и карьериста, но и системного государственного деятеля: объявляя немедленно полные гражданские свободы, манифест не мог предложить никакого механизма их реализации. Возникал разрыв между новыми, провозглашенными в самом общем виде принципами и старой «конституцией» государственной машины. Вот почему главное место в докладе Витте уделялось правительству (которое он, к тому же, намеревался возглавить):

…задачей Правительства является установление таких учреждений и таких законодательных норм, которые соответствовали бы выяснившейся политической идее большинства русского общества и давали положительную гарантию в неотъемлемости дарованных благ гражданской свободы. Задача эта сводится к устроению правового порядка. Соответственно целям водворения в государстве спокойствия и безопасности, экономическая политика Правительства должна быть направлена ко благу широких народных масс, разумеется, с ограждением имущественных и гражданских прав, признанных во всех культурных странах.

То есть предполагалось, что в качестве политического жеста, призванного разрядить ситуацию, будет объявлен план конституционной реформы, который начнет реализовываться спустя некоторое время через конкретные постановления правительства и ведомственные инструкции (губернаторам, полиции, цензорам и пр.). Но этот подход совершенно не устраивал Николая II, который не собирался отдавать инициативу правительству: и потому, что подозревал Витте в желании узурпировать власть, и потому, что ему была глубоко чужда сама идея регулярного государства как сложного самостоятельного механизма. Николай II заявил о желательности именно манифеста, представляющего его единственным инициатором реформы и не упоминавшего никакие последующие распоряжения правительства. Решившись на ограничение «самодержавия» (в смысле авторитарного режима правления), он столь же авторитарно и антисистемно объявил наступление новой политической эры.

С одной стороны, результат манифеста 17 октября 1905 г. был именно таким, на который рассчитывали в правительственных кругах. Из пассивного символа обреченного старого режима, играющего маргинальную роль в нарастающем кризисе, Николай II вдруг превратился в ключевую фигуру складывающегося нового имперского порядка. Не будучи в состоянии прекратить разнонаправленную мобилизацию разных категорий имперского общества, манифест действительно создал условия для выработки нового компромиссного урегулирования главных конфликтов структурной имперской ситуации на основе существующей государственной системы Российской империи. Многие социальные группы проигнорировали манифест или отнеслись к нему враждебно: не только анархисты и прочие радикалы, но и часть польских или кавказских националистов. Точно также нараставшие с начала осени 1905 г. крестьянские беспорядки или бунты в разлагающихся воинских частях только усилились после объявления манифеста. Однако руководство «Союза союзов» и большинство членов «Союза освобождения» приняли манифест и сформировали легальные партии (Конституционно-демократическую и более умеренную — Союз 17 октября), готовые сотрудничать с правительством на основе принципов манифеста. Это была единственная сила, координировавшая разнонаправленные протесты 1905 года в общеимперское революционное движение. В этом «союзовцам» пригодились навыки интеллигентской «общественности» как общеимперского феномена, способного интегрировать разнообразные формы в рамках проектов альтернативного реформизма. Без «Союза освобождения» непримиримая оппозиция распадалась на отдельные сектантские группировки, неспособные к совместной деятельности.