Новая имперская история Северной Евразии. Часть II

Здесь покоится тело Екатерины II… Она приехала в Россию, чтобы выйти замуж за Петра III. [В] 14 лет она составила тройной план: нравиться своему супругу, Елизавете и народу — и ничего не забыла [т.е. не упустила], чтобы достигнуть в этом успеха. 18 лет скуки и одиночества заставили ее много читать. Вступив на русский престол, она желала блага и старалась предоставить своим подданным счастье, свободу и собственность. Она охотно прощала и никого не ненавидела. Снисходительная, жизнерадостная, от природы веселая, с душою республиканки и добрым сердцем, она имела друзей. Работа для нее была легка. Общество и искусства ей нравились…

Являясь с формальной точки зрения самозванкой и узурпатором (незаконным захватчиком) престола, в контексте политической культуры Просвещения Екатерина оказывалась едва ли не идеальным правителем, чья власть основана не на случайности рождения наследницей престола, а на личных заслугах и годности, развитых в ходе целенаправленной работы над собой. В этом контексте не было и противоречием (а тем более лукавством) неоднократное заявление Екатерины в частной переписке о своем республиканизме: профессиональный правитель должен был разделять личные пристрастия и государственный долг. Собственно, большинство ведущих философов эпохи Просвещения (включая Монтескье или Вольтера) скептически относились к демократии. Их собственный республиканизм заключался, прежде всего, в определении политической свободы как состояния независимости субъекта от произвола правителя или других людей и подчинения только коллективно утвержденным законам. Монтескье писал, что «Свобода есть право делать все, что дозволено законами», и Екатерина в «Наказе» дословно повторяла эту идею. В республиканской политической традиции, основанной на принципе разделения властей, главное значение имеет не то, кто возглавляет исполнительную власть в правовом государстве: президент или монарх, избранный или наследственный. При верховенстве закона главное в республике — кто разрабатывает и принимает законы, а не кто следит за их исполнением.

Философы-просветители в целом серьезно восприняли интеллектуальные претензии Екатерины II, хотя некоторые (к примеру, Дени Дидро) со временем разочаровались в искренности ее «внутреннего республиканизма». Конечно, им льстило внимание и уважение правительницы обширной империи, нередко — щедрой покровительницы, однако за редким исключением их переписка с ней была глубоко содержательной: во всяком случае, Екатерину признавали равноправным интеллектуальным партнером. «Просветители» не разделяли единой идеологии, и, помимо общего принципа критического мышления и по-разному понимаемого свободолюбия, их работы мало что объединяло. Во второй половине ХХ века в идеях Просвещения будут находить истоки таких разных современных мировоззрений, как коммунизм и нацизм, либерализм и анархизм. Так что нельзя сказать, что Екатерина II воплощала какое-то «неправильное» или «поверхностное» Просвещение: она разбиралась в идейном контексте эпохи, отождествляя себя с одними идеями и дистанцируясь от других. В определенном отношении, она была более революционным деятелем эпохи Просвещения, чем те, кто критиковал ее за непоследовательность и ограниченность реформ. Екатерина поставила перед собой грандиозную задачу: превратить Российскую империю в «правомерное государство» верховенства закона. Вся амбициозность этой цели, придавшей окончательную определенность российскому имперскому проекту, становится понятной только изнутри политической теории Монтескье, сформировавшей Екатерину как государственного деятеля. Монтескье выделял три основные политические формы (республику, монархию и деспотию) и ставил категоричный «научно обоснованный» диагноз: империя может быть только деспотией.