Новая инквизиция

— Вылечить — едва ли. Конечно, вера порой исцеляет и рак, но здесь не тот случай. Генные изменения необратимы. Единственное, что можно попытаться сделать, — законсервировать метафазу на долгие годы. На десятилетия… Надеюсь — можно. Живут же по двадцать лет ВИЧ-инфицированные… Живут, но не излечиваются. От тенятничества тоже лекарств нет…

Юзеф и сам знал, что таблеток и инъекций от этой болезни не существует. Методы лечения чисто хирургические. Лоботомия, обрекающая на полурастительное существование. Семаго-младший вот уже несколько лет работает с пойманными тенятниками, комбинируя химио — и гипнотерапию с электрическими импульсами, воздействующими на мозг… Безрезультатно. Лучшим лекарством остаётся эвтаназия. Хотя профессор и уверяет, что близок к успеху. Вот только…

Алексей Иванович словно услышал его мысли:

— Ты помнишь, как в своё время рекламировали порошки на основе героина? Панацея от всего: от бессонницы, от болезненных месячных, от мигреней… А самое главное — быстрое и полное исцеление от морфинизма… Я боюсь одного — что любое лекарство от тенятничества в который раз окажется страшней самой болезни…

— Ты именно поэтому ушёл из Капитула? Вообще из Инквизиции?

— Дело в том, Юзик, что я однажды понял — мы все оказались вне Добра и Зла. Стали не чёрные и не белые, а просто серые… Как солдаты Понтия Пилата. И можем распять Спасителя, если он вернётся и начнёт творить чудеса. Распять, не ведая, что творим…

Юзеф молчал. Перебирал бумаги, завалившие стол. Свернул не пригодившиеся диаграммы и графики — но не успел сунуть в бумагорезку. Потому что пронзительно заверещал сигнал тревоги.

Дела минувших дней — XIV 17 июля 1918 года. Крест Пилата

Человек молчал. Перебирал бумаги, завалившие стол — в основном старинные, рукописные. Словно надеялся найти что-то, что изменит всё и избавит от кошмарного выбора.

Юровский тоже молчал. Ему было не легче. Спирт не помогал. Кокаин не помогал. Юровский не спал третью ночь. Хотелось крикнуть, хотелось завопить: почему, почему я?! Но солдаты Инквизиции не задают таких вопросов.

— Неужели всё из-за одного маленького мальчика? — в который раз спросил человек.

Юровский молча кивнул — в который раз. Да, всё началось с казни четырёхлетнего мальчика, повешенного триста с небольшим лет назад на воротах Боровицкой башни. Одни называли его Иоанном Димитриевичем, наследником престола. Другие — казнившие — просто Ворёнком, без имени и отчества. Отродьем Маринки и Тушинского вора. Но казнь и слова московской юродивой Настеньки, проклявшей царствие, начатое с убийства дитя, — легли на обильно политую кровью почву. Десять лет резни и Смуты даром не прошли. Убитый малыш Ваня оказался последней каплей…

Оставался шанс. Снять проклятие. Заплатить кровавый долг с огромными процентами. Здесь и сейчас.

— Я… сам… готов… — человек говорил медленно, губы дрожали. — Но… всех…

— Пётр попытался обойтись одной жертвой, — устало сказал Юровский. — После провала на Пруте, не видя способов закончить войну, выпившую всю кровь из России — он искал выход несколько лет. И в конце концов принял совет Феофана Прокоповича — пожертвовал сыном. Тоже Алексеем… Какое-то время казалось, что помогло… Прошло сто лет — и новый круг. Бонапарт, сожжённая Москва…

Тогда думали — куда уж хуже… Но август четырнадцатого доказал — бывает хуже. Четыре года всё хуже и хуже… Третий круг проклятия — последний. Если не остановить всё сейчас, этой страны не будет. Просто не будет…

Он замолчал. Звякнул горлышком о гранёный стакан. Пил спирт медленными глотками, как воду. Огненного вкуса не чувствовал.

Человек смотрел на него — растерянно, без ненависти. У человека имелся выбор — жертва с его стороны должна была стать добровольной. Старый, как мир, выбор. Иисус мог объехать Иерусалим десятой дорогой. Авраам тоже мог отказаться… Всё решал не Юровский, у того выбора не было. И не было запутавшегося в кустах агнца…

Давно перевалило за полночь, но город не спал. Вдали звучала канонада. Времени оставалось всё меньше.

— Решайте, — сказал Юровский. — Если откажетесь, я выведу — всех. Иначе Белобородое вас в живых не оставит… Отсидитесь в надёжном месте, город сдадут через два дня. Не думаю, что Комуч вам обрадуется, но не тронут. Постараются сплавить побыстрее через Владивосток. Посмотрите издалека… чем всё кончится…

— А если… Всё вернётся? Всё будет как… как…

— Не знаю, — Юровский не хотел лгать. — Страна уцелеет — но не знаю, какая. А люди… по крайней мере, выживут…

Снова повисло молчание. Пусть, пусть всё останется так, билось в голове у Юровского — и будь что будет. И — умру со всеми и как все, без каиновой печати детоубийцы.

Крест Пилата во все времена ничуть не легче…