Новая история. От Великих географических открытий до «Славной революции»

Двор уступил по настоянию Мазарини, согласился уменьшить налоги, отозвать королевских интендантов из провинций, управление финансами было взято у Эмери; но, как обыкновенно бывает в подобных случаях, уступки с одной стороны вели к усилению требований с другой, тем более что сторона победившая, естественно, должна была желать обеспечения для достигнутых ею результатов, должна была желать, чтоб то, против чего она восстала, не повторялось более, а этого обеспечения не было. Пылкая королева, с большою горечью в сердце согласившаяся на уступки, теперь, видя, что уступки не помогают, упрекала Мазарини в трусости и требовала решительных мер против бунтовщиков. Положено было арестовать несколько советников парламента, и в том числе старика Брусселя, пользовавшегося особенною популярностью в Париже. В городе вспыхнуло сильное волнение, когда узнали, что «защитник народа» схвачен правительством.

В это время выступает на сцену человек, который давно уже ждал случая начать тревожную деятельность главы партии в смутах народных, деятельность, вполне соответствующую его характеру: то был Павел Гонди[65], викарий парижского архиепископа, известный в истории под именем кардинала Реца, оставивший знаменитые во французской литературе записки о своем времени и о своей деятельности. Когда народное восстание за Брусселя становилось все сильнее и сильнее, Гонди является к королеве и начертывает страшную картину возмущения. Анна, заподозрив викария в умышленном преувеличении, рассердилась. «Вам бы хотелось, чтоб я возвратила свободу Брусселю, – закричала она с угрожающим жестом, – да я скорее задушу его собственными руками, и всех тех, кто!!!» Мазарини поспешил остановить ее и успокоить, министр упросил Гонди пойти к народу и обещать освобождение Брусселя, если только положить оружие. С большим трудом викарию удалось исполнить это поручение. Когда он возвратился во дворец и объявил, что Париж покорен в надежде на исполнение обещания, то королева отвечала ему с насмешкою: «Ступайте, отдохните после такой работы!» У ней было другое на уме, а не освобождение Брусселя.

На другой день на рассвете войска правительства расположились около Пале-Рояля, где жил тогда король с матерью. Но это не испугало, а только раздразнило народ: в минуты улицы наполнились вооруженными толпами, в минуты по ним протянулись цепи и поднялись баррикады. Королева уступила. Бруссель возвратился и с неслыханным торжеством вступил в парламент, сам удивляясь, за что ему такая честь. Баррикады и вооруженные толпы исчезли.

Бруссель был знаменит в народе как ненавистник налогов, а налоги не уменьшались; [началось] новое волнение, теперь уже против парламента: зачем медлит облегчением народа. Парламент уступил мятежу, королева должна была уступить представлениям парламента; со слезами на глазах она подписала декрет, который называла «умерщвлением королевской власти». Налоги были значительно сбавлены, на четыре года король отказался от права налагать новые подати, учреждать новые должности; определено, что впредь каждый может быть наказан только по законным формам, и ни один чиновник не может быть потревожен в отправлении своих обязанностей королевским предписанием (lettre de cahet) или иначе.

Одержали победу, вытребовали уступки. Но надолго ли? Не воспользуется ли двор первым случаем, чтоб «возвратить умерщвленную королевскую власть»? Оскорбили двор, ждали мщения и тревожились. При дворе всем заправляет итальянец Мазарини, человек, на которого ни в чем нельзя положиться, человек, который «не уважает никакой добродетели и не ненавидит никакого порока». Значение Мазарини упало совершенно, потому что он оказался слаб, уступчив, на него сыпались насмешки, на нем безнаказанно вымещали все, что имели против власти. Сам по себе Мазарини подняться не мог, он должен был искать силу, на которую можно было бы опереться; эту силу представлял молодой герой, герцог Ангьенский, принявший теперь по смерти отца титул принца Конде. Конде надавали богатых владений, и он обещал поддержать двор.

В начале 1649 года королева со всем двором внезапно выехала из Парижа в С.-Жермен, и скоро в Париже узнали, что около него собирается войско, которое прервет все сообщения столицы, если парижане не подчинятся вполне королевской власти. Страшное ожесточение овладело Парижем при этом известии, и парламент объявил кардинала Мазарини ведомым заводчиком смуты, врагом короля и государства и предписал ему немедленно оставить двор и Францию. Город стал приготовляться к защите, начали собирать деньги и жалованье ратным людям. Ратные люди явились, как скоро было жалованье; явились и генералы из недовольных вельмож: герцог Эльбёф, принц Конти (младший брат Конде) с зятем своим (мужем сестры), герцогом Лонгвилем, которого жена принимала деятельное участие в движении, герцог Бульон, маршал Ла-Мотт-Гуданкур, герцог Бофор предложили свои шпаги на службу «парламенту и публике», после перешел на сторону Фронды и брат герцога Бульонского, знаменитый маршал Тюренн.