Новая хронология Индии

Рис. 1.73. Фотография одной из дощечек «Велесовой Книги». Взято из [40:0], титульный лист.

На другой стороне текст был как бы продолжением предыдущего, так, что надо было переворачивать связку „дощек“. В иных местах, наоборот, это было, как если бы каждая сторона была страница в книге…

На полях некоторых „дощек“ были изображения головы быка, на других солнца, на третьих разных животных, может быть, лисы или собаки, или же овцы, трудно было разбирать эти фигуры…

Буквы были не все одинаковой величины, были строки мелкие, а были крупные. Видно, что не один человек их писал. Некоторые из „дощек“ потрескались от времени, другие потрухлявились…

Первые „дощки“ я читал с огромными трудностями, а дальше привык к ним и стал читать быстрее. Прочитанное я записывал. Буква за буквой… Одна дощечка брала у меня месяц» [477:0], с. 26–28. Это — выдержки из письма Ю.П. Миролюбова к С. Лесному от 11 ноября 1957 года.

Считается, что Велесова Книга — это языческая древне-славянская летопись. С. Лесной полагал, например, что она «охватывает историю Руси, по-видимому, от 1500 лет „до Дира“… и доведенную до последней четверти 9-го века» [477:0], с. 7.

Как она была найдена? Ее обнаружил писатель Ю.П. Миролюбов при следующих обстоятельствах. В 1925 году он встретился в Брюсселе с полковником Изенбеком, рис. 1.74. Далее, как пишет Ю.П. Миролюбов, «он пригласил меня к себе в ателье посмотреть картины… Я заговорил о том, что мы живем за границей и что нет у нас под рукой никаких источников, а мне нужен „язык эпохи“, что я хотел бы написать эпическую поэму… — А что именно тебе нужно? — Ну, хотя бы какие-либо хроники того времени… — Вон, там в углу, видишь мешок? Морской мешок. Там что-то есть…

Рис. 1.74. Ю.П. Миролюбов (слева) и Ф.А. Изенбек (справа). Взято из [40:0], с. 214.

Так началась моя работа. В мешке я нашел „дощьки“, связанные ремнем, пропущенным в отверстия… Однако Изенбек не разрешил их выносить даже по частям. Я должен был работать в его присутствии» [477:0], с. 26. Фотографии фрагментов текста Велесовой Книги из архива Ю.П. Миролюбова, см. на рис. 1.75.

Рис. 1.75. Текст дощечек 32 и 33 «Велесовой Книги», переписанный Ю.П. Миролюбовым. Взято из [40:0], с. 216.

Так писал Ю.П. Миролюбов. В дальнейшем сами дощечки бесследно пропали. Сам Изенбек умер в августе 1941 года, во время войны и оккупации Бельгии немцами [477:0], с. 15. Родных у него не было.

Вообще отношение Изенбека к дощечкам, описанное Ю.П. Миролюбовым, было очень странное. С одной стороны, он относился к ним очень ревниво и ни под каким видом не разрешал выносить из дома. С другой стороны, он не проявлял к ним совершенно никакого интереса, не делал никаких попыток продать или опубликовать. И вообще не был в состоянии их читать, поскольку плохо знал русский язык, а тем более старо-русский. Дело в том, что «Федор Артурович Изенбек (себя он называл Али, считая, что он мусульманин) родился в 1890 г. в С.-Петербурге… Отец его был морским офицером, а дед был НАСТОЯЩИМ БЕКОМ ИЗ ТУРКЕСТАНА… Ф. Изенбек… служил в Туркестанской артиллерии… После этого он участвовал в качестве художника-зарисовщика в экспедиции проф. Фетисова в Туркестане… Археология Туркестана была ему близка, и сам он был любителем старины, его картины — сплошь полны туркестанских орнаментов, самый характер рисунков восточный, и типы полотен — тоже восточные…

В гражданской войне Изенбек был уже в чине капитана в Добровольческой армии. Закончил войну в качестве командира Марковского артиллерийского дивизиона и был в чине полковника. Попал в Бельгию из Франции, где и обосновался. Был приглашен на фабрику ковров общества „Тапи“, где создал около 15 000 рисунков самых различных ковров, как персидских, так и иных восточных стран… Думаю, говорит Ю.П. Миролюбов… — что сам Изенбек не понимал истинного значения „дощек“, но считал, что они представляют известный интерес. Как участник археологических экспедиций, он не мог не знать их значения, но ближе ими не интересовался, хотя и был до крайности ревнив к ним и никому их не показывал. Даже мне он их показал года через три нашего знакомства!.. Он очень подозрительно относился ко всяким поползновениям насчет „дощек“. Даже и мне он не давал на дом! Я должен был сидеть у него в ателье… и там он меня запирал на ключ… Обрабатывать „дощьки“ сам Изенбек не мог, ибо со славянским языком, а тем более с диалектами славянского языка не был знаком совсем. Он говорил по-татарски, туркменски и, кажется, еще на одном из среднеазиатских языков. По-русски он говорил плохо, как это ни странно… Ничего он не думал предпринимать с „дощьками“, а тем более их продавать» [477:0], с. 14–15.