Новая книга ужасов

– Мой партнер, думаю, согласится, что ваше самое сокровенное желание заключается в том, чтобы мы осмотрели доказательства, – сказал мистер Треск. – Иначе вы не выдали бы их местонахождение. Мы предпочли бы получить от вас явное указание, но при отсутствии такового сойдет и неявное.

Раздраженный, я неопределенно махнул рукой, и они с готовностью расценили этот жест по-своему.

– Тогда все… как вы там говорите, сэр? Все…

– Все по плану, все под контролем, – пробормотал я.

– Именно. Мы всегда считали очень важным находить общий язык с клиентами, поэтому стараемся использовать привычные для них выражения, – он принял документы из рук мистера Тумака. – Мы осмотрим содержимое этой папки за своим столиком. Когда осмотр будет закончен, мы с партнером посоветуемся. А затем вернемся за дальнейшими указаниями.

Они пересекли кабинет и заняли два соседних стула с ближайшего края стола, выставив мне свои одинаково широкие спины в черных пиджаках. Шляпы они положили по бокам, а папку – между собой. Безуспешно попытавшись отвернуться, я поднял трубку и спросил секретаря, звонили ли мне за это время и какие встречи были запланированы на утро.

Мистер Треск открыл папку и наклонился вперед, чтобы изучить самую верхнюю фотографию.

Секретарь сообщила, что Маргарита звонила с дороги и спрашивала о моем здоровье. Спина и плечи мистера Треска задрожали, насколько я понял, от отвращения. Чей-то отпрыск был назначен мне на два часа дня, а в четыре должен был прийти один таинственный джентльмен. По плодам их узнаете их[101], и миссис Рампейдж проявила себя заботу, спросив, не желаю ли я, чтобы она позвонила в «Зеленые трубы» в три часа. Мистер Треск шумно выложил какую-то фотографию перед мистером Тумаком.

– Думаю, не стоит, – ответил я. – Еще что-нибудь?

Она ответила, что Гиллиган выразил желание встретиться со мной лично – то есть без Шкипера. Со стороны столика донеслось бормотание.

– Гиллиган может подождать, – сказал я, и бормотание, которое, как я думал, выражало тревогу и сочувствие, стало громче и оказалось весельем.

Они хихикали, и это был сдавленный смех!

Я положил телефон и сказал:

– Джентльмены, ваш смех неприемлем!

Возможный эффект этого замечания был сведен к нулю всплеском грубого хохота. Думаю, в ту минуту я потерял что-то еще… какую-то частичку своей души… что-то вроде гордости… вроде достоинства… но было ли это хорошо или плохо, я сказать не мог. Какое-то время – невозможно долгое – они находили в тех мерзких фотографиях причины для смеха. Мои редкие попытки их угомонить оставались неуслышанными, и они просто передавали жуткие изображения туда-обратно, мгновенно отбрасывая одни и возвращаясь к другим, чтобы взглянуть во второй, третий и даже четвертый и пятый раз.

Наконец, деревенщины откинулись назад, издали еще пару ностальгических смешков и положили снимки обратно в папку. Затем, все еще подергиваясь от смеха, смахивая слезы с глаз и ухмыляясь, пересекли кабинет и бросили папку мне на стол.

– Ох, сэр, какие восхитительные ощущения, – сказал мистер Треск. – Природа во всем ее сладострастном, романтическом великолепии, если можно так выразиться. И крайне возбуждающе, я бы сказал. Верно, сэр?

– Я не ожидал, что вас это развеселит, – пробурчал я, запихивая эту мерзость в ящик и убирая с глаз долой.

– Смех – это просто часть того возбуждения, о котором я говорю, – сказал он. – Если только мой нюх меня не обманывает, а пока он ни разу не подводил, сами-то вы почувствовали возбуждение иного толка, когда рассматривали эти фотографии, я прав?

Я отказался отвечать на эту колкость, но почувствовал, что к щекам прилила кровь. И вот опять – слизни и личинки.

– Внутри мы все одинаковые, – сказал мистер Треск. – Попомните мои слова. Неразделенный стыд отравляет душу. К тому же боль быстро проходит.

Теперь я просто не мог отвечать. О чем он говорил? Что это за боль, которая быстро проходит? Боль обманутого мужа, стыд за свою реакцию на фотографии, ужас перед этими деревенщинами, которые знали, что я сделал?

– Вам поможет, если вы, сэр, повторите за мной: боль быстро проходит.

– Боль быстро проходит, – проговорил я, и эта примитивная фраза напомнила мне, что передо мной стояли обыкновенные деревенщины.

– Молвил как ребенок, – сказал мистер Треск, крайне неприятным тоном, изображая чистейшую невинность. А затем вдруг перешел к делу, спросив, где можно найти Маргариту. Не упоминал ли я о загородном имении под названием «Зеленые…»?