Новая книга ужасов

Зал светился густо-синим изображением, которое излучал экран, – там снова оказался дирижер и силуэт музыкантов оркестра. Ведущий объявлял следующую часть. Алек опустил глаза и оглядел ряды. Найти место, где он сидел, оказалось нетрудно – несколько кресел в задних рядах в правой части зала по-прежнему были пусты. Какой-то частью сознания он ожидал увидеть ее там, как она сидит, низко сползшая с сиденья, задрав голову к потолку, с лицом, полностью залитым кровью, – и, наверное, глазами, смотрящими точно на него. Мысль о таком зрелище вызвала у Алека одновременно и ужас, и странное нервное возбуждение, и когда он увидел, что ее там не было, то слегка удивился собственному разочарованию.

Заиграла музыка: сначала пронзительное трепетание скрипок, взмывающее ввысь и внезапно пикирующее, потом грозные взрывы духовой секции, звучащие почти как настоящие взрывы снарядов. Взгляд Алека вернулся к экрану – и остался там. По его телу пробежал холодок, руки покрылись гусиной кожей. На экране из могил восставали мертвые, армия бледных призраков струилась из земли в ночь. Их призывал широкоплечий демон, который сидел на горе. И они явились – тощие, в развевающихся рваных саванах, с лицами, исполненными страданий и скорби. Алек следил за ними, затаив дыхание и ощущая вздымающееся в нем смешанное чувство потрясения и изумления.

Демон пробил в горе трещину, и в ней разверзся Ад. Появилось пламя, Проклятые стали прыгать и танцевать, и Алек понял, что это фильм о войне. О его брате, который погиб без всякой на то причины в Тихом океане, «Америка им гордится». О покалеченных телах, о телах, которые перекатываются туда-сюда в прибое у берега где-нибудь на Дальнем Востоке, намокая и разбухая от воды. Об Имоджен Гилкрист, которая любила кино и умерла, широко раскинув ноги, чей мозг разбух от крови, когда ей было девятнадцать, и у кого остались родители – Колм и Мэри. О молодых ребятах, с молодыми, пышущими здоровьем телами – в которых были пробиты дыры, откуда вылилась вся жизнь, не дав сбыться ни одной мечте, не позволив реализовать ни одного стремления. О молодых ребятах, которые любили и были любимы, но ушли безвозвратно, оставив после себя лишь до боли жалкую память вроде: «Молюсь вместе с вами. Гарри Трумэн» или «Мне всегда казалось, что она станет кинозвездой».

Где-то вдали прозвенел церковный колокол. Алек встрепенулся. Это происходило в фильме. Мертвецы стали исчезать. Грубый плечистый демон поднял перед собой огромные черные крылья, скрыв от приближающегося рассвета лицо. Внизу по земле двигалась вереница людей в мантиях – они осторожно несли горящие факелы. Музыка продолжалась в нежном ритме. Холодное, мерцающее синим небо наполнялось светом, зарево рассвета пробивалось сквозь ветви берез и сосен. Алек следил за происходящим с благоговейным трепетом, пока все не закончилось.

– «Дамбо» мне больше по душе, – сказал Гарри.

Он щелкнул выключателем на стене, и зажглась простая лампочка, заполнившая проекционную резким белым светом. Последний кусок пленки пробежал сквозь «Витафон» и вылез с другого конца, где она собралась в одну из катушек. Задний ее конец промотался вокруг и начал крутиться впустую: шлеп, шлеп, шлеп. Гарри выключил проектор и поверх аппарата посмотрел на Алека.

– Выглядишь уже лучше. Хоть цвет лица появился.

– О чем вы хотели поговорить? – Алек вспомнил тот непонятный предостерегающий взгляд, которым Гарри посмотрел на него, когда сказал никуда не уходить. И только теперь он догадался, что Парселлс, наверное, знал, что Алек пробрался без билета, и что теперь, наверное, мальчишка попал в передрягу. Но тут Гарри сказал:

– Я готов вернуть тебе деньги или дать два билета на любые сеансы на твой выбор. Это лучшее, что я могу тебе дать.

Алек пристально смотрел на него. Ответить он сумел не сразу.

– За что?

– За что? Да чтобы не трепался об этом! Ты представляешь, что будет с кинотеатром, если о ней узнают? У меня есть основания считать, что люди не захотят платить за то, чтобы сидеть в темноте с мертвой девочкой.

Алек покачал головой. Его удивило, что Гарри считал, будто люди разбегутся, если узнают о призраке в «Роузбаде». Алек думал, что получится с точностью до наоборот. Люди были бы рады заплатить за возможность испытать небольшой страх в темноте – иначе никто не смог бы зарабатывать на фильмах ужасов. А потом он вспомнил, что Имоджен Гилкрист сказала ему о Гарри Парселлсе: «долго он здесь не продержится».

– Так чего ты хочешь? – спросил Гарри. – Билеты?

Алек покачал головой.

– Значит, вернуть деньги.

– Нет.

Гарри, уже взявшийся за лежащий в заднем кармане бумажник, застыл и смерил Алека изумленным, враждебным взглядом.

– Тогда чего?

– Как насчет работы? Вам же нужен кто-то, кто будет продавать попкорн. Могу пообещать, что не буду носить накладные ногти.

Гарри долго смотрел на него и ничего не отвечал, а потом медленно убрал руку от кармана.

– А по выходным сможешь? – спросил он.