Время шло, и мои исследования творчества Лилит Блейк начали приносить еще более увлекательные результаты. Я чувствовал, что теперь готов обеспечить ей посмертное внимание, которого она действительно заслуживала. Если раньше я планировал просто включить ссылки на ее работы в пространную статью о сверхъестественной фантастике конца девятнадцатого и начала двадцатого веков, то теперь понял: она достойна того, чтобы посвятить ее наследию целый критический труд. Такова была ее литературная ценность, обнаруженная в процессе бесед с Масвеллом. Для меня было очевидно, что этот человек мало понимал истинную важность того, чем владел, и его затворнический образ жизни привел к тому, что он стал считать все, относящееся к этому мертвому и красивому созданию, своей личной собственностью. Его разум безнадежно запутался в бездоказательном утверждении, которое он преподносил в связи с важностью некой «работы в тени работы». Оное я расценивал как непонятную мистическую интерпретацию, которую он сформулировал в своем бестолковом, стареющем мозгу.
Однажды днем он проходил мимо меня, когда я корпел над рекомендованной им книгой, и проявил вежливый, но вместе с тем саркастичный интерес к записям, что привело меня в ярость. Я озвучил мнение о том, что Блейк заслуживает гораздо более высокого места в литературном пантеоне. Единственное разумное объяснение провала Лилит в достижении читательского признания было обусловлено, как я обнаружил, почти полным отсутствием интереса критиков-современников к ее работам. Я не смог отследить ни дошедших до нас отзывов о «Воссоединении и других историях» в литературных журналах того времени, ни каких-либо упоминаний о ней в колонках светских новостей. В ответ на это заявление Масвелл просто громко рассмеялся. Держа сигарету между тонкими пальцами в перчатке, он пренебрежительно помахал ею в воздухе и сказал:
– Мне следовало бы предположить, что вы сочли молчание критиков о ее работах наводящим на размышления – так же, как об этом подумал и я в свое время. Главное, не путайте молчание и равнодушие. Любой имбецил мог сделать такой ошибочный вывод, и действительно, многие в прошлом пришли к этому неверному выводу. Но Лилит Блейк – это вам не граф Стенбок, творчество которого попросту ждало, когда его откроют заново. Ее намеренно не упоминали. Ее произведения были специально исключены из рассмотрения. Как вы думаете, сколько некоторые личности заплатили просто для того, чтобы убедиться, что памятник на Хайгейтском кладбище действительно установлен на ее могилу? Но прошу вас, продолжайте, расскажите мне побольше о вашей статье, и я постараюсь сделать скидку на вашу молодость и наивность.
И по мере того, как я продолжал рассказывать о своей теории, я четко видел, как Масвелл начал ухмыляться самым оскорбительным образом. Причем он как будто смеялся надо мной! Краска залила мои щеки, и я встал, резко выпрямив спину в напряжении. Я дошел до предела и не мог больше терпеть покровительственное отношение этого старого дурака. В ответ Масвелл сделал шаг назад и нарочито, в некой идиотско-джентльменской манере, поклонился. Однако, кланяясь, он чуть не потерял равновесие. На мгновение это испугало меня, и он воспользовался этой возможностью, чтобы уйти. Но прежде, чем покинуть комнату, он произнес несколько слов на прощание:
– Если бы вы знали то, что я знаю, мой друг, а возможно, вы скоро обретете это знание, вы бы находили подобную литературную критику ужасно забавной, каковой ее считаю я. Однако сейчас я очень устал, и вынужден откланяться, оставляя вас наедине с работой.
Мне казалось очевидным, что Масвелл просто не подходит на роль правопреемника Лилит Блейк. Более того, его нарочитая театральность и отсутствие благодарности за мои труды указывали на прогрессирующую умственную деградацию. Я должен был каким-то образом, ради репутации Блейк, отобрать у безумца с расколотым сознанием ее имущество.
Такая возможность появилась быстрее, чем я смел надеяться.
Однажды вечером, в феврале, Масвелл вернулся после одной из своих нечастых встреч особенно утомленным. До этого, в течение нескольких недель, я наблюдал, как в его движения вползает мертвенная усталость. Вдобавок к почти постоянному ощущению рассеянности он сильно потерял в весе. Поэтому его последующее признание не было для меня шоком.
– Для меня игра закончена, – сказал он. – Я увядаю. Доктор говорит, что мне немного уже осталось. Я рад, что момент моего воссоединения с Блейк близится. Ты должен удостовериться, что меня похоронят рядом с ней.
Масвелл задумчиво рассматривал меня; свет от тусклой электрической лампочки отражался в стеклах его очков, скрывая глаза. Он продолжил: