Понимание заставило мое сердце биться быстрее. По правде, именно так я помнила свой первый дом из детства, оставшийся в памяти более ярким, более
– Я помню полукруглое окно из цветного стекла в передней двери; когда сквозь него светило солнце, на стене получался узор из волшебных дрожащих цветов. Я помню, как пыталась прикоснуться к ним, поймать и расстраивалась, когда они утекали сквозь пальцы – была слишком мала, чтобы понять, почему.
Еще был замечательный старый сундук из темного дерева, в который я постоянно пыталась забраться. Неважно, сколько раз я видела, что внутри – только одеяла, белье и все такое, – все равно воображала, что там скрыто какое-то сокровище. Одна из моих фантазий… мои сны, мои фантазии – теперь я помню некоторые из них так же ясно, как реальные вещи. Может быть, самым ранним моим воспоминанием был сон.
У меня была игрушка. Может, первая, может, единственная – знаешь, у детей в те дни было мало игрушек. Мы довольствовались всякой всячиной. Выброшенными вещами, которые больше не были нужны старшим, деревянными ложками с нарисованными кукольными лицами – но это была магазинная игрушка, ее сделали специально для игр. Резиновая кукла, кажется, довольно уродливая вещица, но я считала ее моей малышкой и очень любила. Иногда я клала палец ей в рот, чтобы кукла могла его пососать – рот игрушки открывался, если ее сдавить, и снова закрывался, когда отпускали, – а порой брала в рот ее голову целиком и сосала – не слишком похожее на материнское поведение, но я была всего лишь ребенком и, возможно, возмущалась тем, что меня отняли от груди. Так или иначе, мне хотелось что-нибудь пососать. Однажды я откусила кукле кусочек носа – что-то в цвете или текстуре убедило меня в том, что будет вкусно, но, разумеется, вкусно не было. На вкус она была как резина, отвратительно. Но ощущения при жевании, то, как нос скользит между зубами, пока я не ухвачусь покрепче, раз за разом, оказались достаточно захватывающими, чтобы я не спешила выплюнуть куклу. Конечно, после того как я прогрызла в ней дыру, кукла больше не работала как полагается: рот не раскрывался как прежде. Но это меня не волновало, я все равно ее любила и повсюду таскала с собой, пока однажды, кажется, не выронила на улице. И мать ее не подобрала, так что я потеряла свою малышку, свое сокровище, своего, можно сказать, первого ребенка.
Хелен посмотрела на меня, словно ожидая ответа, но я была не в состоянии говорить. Моя голова почти кружилась от
Не дождавшись реакции, Хелен продолжила.
– Не помню, когда я ее потеряла, как это случилось, когда я заметила, огорчилась ли. И я не помню, сколько прошло времени до того момента, когда он вернулся ко мне во сне.
Я заметила переход от «она» к «он», и перед моим мысленным взором возник давно потерянный клоун.
– Сновидение не было подробным, там просто был он. Он вернулся. Но вместо того чтобы радоваться, я испугалась, закричала и проснулась. Разбудила своими криками весь дом.
Рассказывая об этом своей матери, я расплакалась. Она подумала, что я несчастна потому, что скучаю по кукле. Она не понимала. Мне совершенно не хотелось вернуть куклу. Я пришла в ужас, потому что знала: если я по какому-то случаю снова ее найду… я знала, что будет как во сне. Он изменится. Он уже не будет моим малюткой. Сон показал мне, как нечто знакомое становится чужим, насколько ужасающим может стать что-то привычное. Понимаешь?
Как под гипнозом, я смотрела на нее в ответ, и смогла только кивнуть. Но я не понимала. Как вышло, что другой человек – чужой человек, да еще из старшего поколения – видел тот же сон, что и я? Даже ее интерпретация, пусть и отличная от моей, звучала правдоподобно, и я подумала, что все верно, вот настоящая причина, почему меня напугал тот сон.