Может, мысль идти вдоль русла и была разумной, но это оказалось нелегко. Даже ранней весной буйная растительность замедляла наше движение: злобные плети ежевики хватали за одежду и обдирали кожу, корни, невидимые камни и ямы подставляли подножки. Мы с Клариссой жили малоподвижной жизнью и были не в такой хорошей форме, как могли бы, но все же мы сохраняли относительную гибкость и были способны сделать усилие и время от времени прибавить шаг. У Хелен, которая была гораздо старше, резервов оказалось меньше. Должно быть, прошло несколько лет с тех пор, как она ходила больше чем десять минут подряд или по более сложной поверхности, чем булыжная мостовая. Уже через несколько минут ее дыхание стало мучительно прерывистым, и я знала, что Хелен преодолевает боль, загоняя себя до предела. И все же, что бы мы ни говорили, она не хотела и слышать о том, чтобы сдаться или повернуть назад.
«Все, что мне нужно – это короткий отдых, – отвечала она. – А потом мы можем идти дальше».
И каждые три или четыре минуты она беззвучно охала и останавливалась, ее плечи поднимались и опускались; это продолжалось целую минуту – Хелен собиралась с силами, чтобы продолжать движение.
Разумеется, мы находились с ней во время частых передышек, останавливаясь под палящим солнцем или в жужжащей лиственной тени, а потом продолжали ползти вверх по небольшому уклону, тяжело топая, словно усталые черепахи.
Я вспомнила замечание Хелен Ральстон времен ее молодости, что в этом острове она видела свою смерть, и убежденность Вилли Логана, что «смерть» означала что-то иное. Но, возможно, он ошибался. Может, смерть оставалась просто смертью, и теперь Хелен, приблизившись к концу жизненного срока, наконец-то пришла на встречу с ней.
Мы ползли молча, исключая жалобную болезненную одышку Хелен и похожее на тихий смех журчание воды на фоне шелеста ветра и моря. Я в основном смотрела себе под ноги, чтобы заметить препятствие. Звуки, наш неестественно медленный шаг, мои тревоги о том, что должно случиться, – все вместе это влияло на мое сознание, и через некоторое время мне начало казаться, что земля под ногами стала плотью, что я ступаю по гигантскому женскому телу. Это было достаточно плохо само по себе, но потом появилось что-то еще более странное; казалось, что я чувствую шаги по своему собственному обнаженному телу, лежащему на спине, что я – это земля, а земля – это я. Тело начало ныть, но с этим, кажется, ничего нельзя было поделать. Я потеряла ход времени, и мое ощущение собственной личности истончилось.
– Это оно?
Голос Клариссы прорезался сквозь лихорадочное видение, или самогипноз, или что там на меня нашло. Я подняла голову, резко вздохнув, словно человек, который слишком долго плыл под водой, и огляделась.
Поток воды сжался до булькающего ручейка между двух валунов. Недалеко я увидела обрушившиеся камни, частично поросшие ежевикой и сорняками. Теперь невозможно было сказать, что здесь некогда было: гробница, загон для овец или полуразрушенный дом, но камни явно были когда-то сложены так руками человека.
– Посмотри на меня. Немедленно.
Голос принадлежал Хелен, но звучал настолько непохоже, что я подумала, будто слышу его только у себя в голове. И в то же время я знала, что она обращается ко мне. Я оглянулась, и наши глаза встретились. Что произошло тогда, я не могу описать, я едва помню. Думаю, что видела что-то, чего не должна была видеть. Но, возможно, это не имело отношения к зрению и происходило исключительно в сознании. Я топчусь на месте в поисках объяснения или хотя бы метафоры. Это было как разряд молнии, магический удар, касание богини, сама смерть, рождение.
Следующее, что я осознала: я лежала на земле, обнаженная, под высоким, покрытым облаками небом. Я слышала звуки воды и чьи-то рыдания.
По спине разливалась ужасная тупая боль. Я открыла глаза и медленно, пересиливая себя, села, гадая, что произошло. Я чувствовала запах пота и крови, секса, раздавленных растений. Я вспомнила, что смотрела на Хелен, но было это секунды, часы или даже более долгое время назад, не имела представления. Обе женщины исчезли. Я была одна с мужчиной – плачущим голым мужчиной, скорчившимся в нескольких шагах от меня около пирамиды из камней, которую он называл святилищем. Я узнала в нем Вилли Логана.
Потом я поняла, кто я.
Я была Хелен Ральстон.
Сейчас, более чем год спустя, я все еще Хелен, и, думаю, останусь ей до смерти.
Я избегаю зеркал. Меня колотит от тошнотворной паники, когда я вижу эти чужие, глубоко посаженные глаза, глядящие на меня с лица другой женщины – даже несмотря на то, что в них отражается испытываемый мной ужас.