Новая лирика. Годы

И не так уж она и казиста.

И быть может, не ярче, чем все.

Но ведь что-то же есть в ней такое,

Тот подспудный особенный лад,

От которого нет мне покоя,

Как от старых крестьянских баллад.

Вот стоит она — эта берёзка.

И не так уж приметна на вид.

Всё в ней трепетно. Всё в ней неброско.

Всё в ней просто. А душу щемит…

Опушённая утренним светом,

Лёгкой тенью припала к ручью…

Мне давно написать бы об этом,

Как нашёл я берёзку свою…

Иду к тебе

Как только день закатится

За выступ голубой —

Хочу, моя вечерница,

Сумерничать с тобой.

Хочу, чтоб по-домашнему,

У синего огня,

В глубоких туфлях войлочных

Стояла тишина.

Хочу, чтоб заоконные

Погасли фонари...

Ты мне про то, что сбудется,

Негромко говори.

Негромко. И несуетно.

Слова не торопя.

Чтоб только двое слышали.

Чтоб только ты. И я.

А то ведь в спешке уличной,

В разбежке городской

Так иногда соскучишься,

Что мочи никакой.

Вот только день закатится

За выступ голубой –

Иду, моя вечерница,

Сумерничать с тобой.

Человек

Человек – он ведь тоже природа.

Он ведь тоже закат. И восход.

И четыре в нём времени года.

И особой в нём музыки ход.

И особое таинство цвета,

То с жестоким, то с добрым огнём.

Человек - он зима. Или лето.

Или осень. С грозой и дождём.

Всё вместил в себя. Вёрсты и время.

И от атомных бурь не ослеп.

Человек – он и почва, и семя.

И сорняк среди поля. И хлеб.

И какая в нём брезжит погода?

Сколько в нём одиночеств? И встреч?

Человек – он ведь тоже природа…

Так давайте природу беречь.

Русская душа

А что такое русская душа?

Пугливая она? Или хоробрая?

Идет бунтарь на плаху не спеша

И говорит:

— Простите, люди добрые! —

Потом, со смертью встретившись в упор,

Он не творит молитву покаянную,

А за мечту ложится под топор

И принимает муку окаянную.

А что такое русская душа?

Мятежная она? Или степенная?

Летит Гагарин, высоту круша,

И на его плечах лежит вселенная,

Он потому так звончато крылат,

Что суть его душевного размаха

Настроена в нём на высокий лад.

А высота

ни в чём

не терпит

страха.

Весной, в разливах, Волга хороша,

И это тоже

русская

душа...

Берега

Зачем берега океану?

А вдруг их не будет? Тогда -

Как зыбкая тень по экрану —

Начнёт расползаться вода.

Забыв океанские глуби,

Раздастся вода в ширину.

И рыб пересохшие губы

Прильнут к обмелевшему дну.

Растёкшийся весь по разводам,

Замрёт океан навсегда.

И станет он немощным бродом,

И тонкою станет вода.

...Когда я от лести хмелею

И радую сердце врага —

Я тоже мельчаю. Мелею.

И рушу свои бepera.

Добротворцы

О добротворцы за казённый счёт!

Я знаю вас. Таких умильных. Кислых.

Спят ангелочки на устах отвислых.

И доброта, как дождик, с вас течёт.

Ах, вы такие, право, добряки!

Не тяжело вам быть всегда хорошими?

И спицы гнуть под ангельскими ношами?

И воровать у правды медяки?

На них вы покупаете билет

И едете в хорошее. В добрейшее.

Искусство ваше — существо древнейшее:

Ему от Иисуса тыщи лет.

Вы все творите пышное добро.

За доброту любой из вас увенчан.

А вы б смогли за лучшую из женщин

Бестрепетно отдать своё ребро?!

О добротворцы за казённый счёт!

Я знаю вас. Таких умильных. Кислых.

Спят ангелочки на устах отвислых.

И доброта, как дождик, с вас течёт.

***

Я о примете говорю:

К дождю ворона хохлится.

И по сквозному сентябрю

Бредёт под дождик рощица.

А по-над рощицей галдёж.

И галочья сумятица.

И тот галдёж не обойдёшь,

Он будто с горки катится.

И вот он — дождик: тук да тук!

То хлещет вкось, то кружится.

Уже замкнулась в серый круг

Пузырчатая лужица.

Дымится дождик обложной,

То он большой, то маленький.

То вовсе смирный, то блажной,

А то немножко пьяненький.

Я о примете говорю:

К дождю ворона хохлится.

И по сквозному сентябрю

Бредёт под дождик рощица.

Мечта

Я не мчался к диковинным странам,

Не искал на Гаити невест,

Не блуждал по морям-океанам

Ни на зюйд, ни на норд, ни на вест.

Не садился я в лодку-пирогу,

Развернув на восход паруса,

Не пускался по джунглям в дорогу,

Чтоб войти на заре в чудеса.

Но томит меня каждое утро,

Детской сказкой ко мне прилетев,

— Брамапутра моя! Брамапутра!—

Странной песенки странный напев.

И хоть нет её вовсе в природе,

Той, придуманной мною, земли,

— Брамапутра! — кричу я! — И вроде

Вижу что-то цветное вдали.

Я лечу туда каждое утро,

Ведь у каждой души на счету

Есть, наверно, своя Брамапутра –

Как пароль перед входом в мечту.

Прозорливость

Беду — руками разведу.

Тут надо загодя, до срока,

Уметь предчувствовать беду,

Когда она ещё далёко.

И пусть она уже в пути

И прячет след за поворотом,

Не дай ей к дому подойти,

Не подпускай её к воротам.

Она прикинется святой.

И доброй. В озаренье алом.

Но у неё под добротой

Змеёныш с вытянутым жалом.

Нет, чтобы с жизнью быть в ладу –

Ты должен загодя, до срока,

Уметь предчувствовать беду,

Когда она еще далёко.

Река

Видно, это с корнями завещано,

Видно, это уже на века...

Он любил эту реку, как женщину,—

До любого её завитка.

Он любил её яростно, истово,

Под распев камышиных смычков,

За разлив её голоса чистого,

За студёную влажность зрачков.

И, любовь эту звончато празднуя,

Он дарил ей соцветья костра

И за то, что она синеглазая,

И за то, что всем звёздам сестра.

Сколько их отразилось, уменьшенных,

В глубине, подсинённой слегка…

Он любил эту реку, как женщину,—