После Лунного дня я долго не звонила родным. Боялась осознать, что сделала ужасный выбор, изменить который я не в силах. Потом я подумала: на протяжении большей части человеческой истории миграция была путешествием в один конец. Старые португальские семьи устраивали похороны детей, которые уезжали в Бразилию, чтобы начать там новую жизнь. Рассчитывать на чью-то помощь означает верить в утешительные сказки о феях. Жизнь — последовательность дверей, которые открываются только в одну сторону. Если ты ушел, то возврата нет. Вот мир, и мы должны в нем жить наилучшим из возможных образов. Но я все-таки очень часто слушала музыку старого мира, музыку, которую моя мама любила и напевала, работая по дому, и она как будто плыла с той голубой планеты внизу, осваиваясь посреди нового пейзажа — не посреди серых холмов, откосов, борозд и прочего уродства, но среди людей. Единственное, что на Луне по-настоящему красиво, — люди.
Итак, теперь я стала лунной женщиной. Я посвятила себя новому миру и новой жизни. У меня была идея и были деньги — если эмигрировать, стоимость обратной дороги тебе возмещают за вычетом любых просроченных платежей и неизбежных пошлин. Я купила конвертируемые облигации КРЛ. Надежные, солидные, с высоким доходом. У меня был табун правовых и проектных ИИ и модель, которую мне не терпелось испытать в реальном мире. Чего мне не хватало, так это путеводной нити. То есть я понятия не имела, как все это превратить в бизнес. Мне недоставало плана. Это был совсем не тот инжиниринг, в котором я разбиралась; мне требовалось распланировать компанию и сделать так, чтобы она заработала.
Тогда-то я и встретила Элен. Я забросила тайную сеть в поисках потенциальных финансовых директоров — никто из моих людей не разбирался в деньгах, включая меня. Все было восхитительно секретно; зашифрованные сообщения — тогда у нас еще не было фамильяров — и негласные встречи в кафе, адреса которых менялись в последнюю минуту. Я не могла рисковать тем, что «Маккензи Металз» обнаружит мой план. Тебе кажется, что сейчас мы живем в безумном мире; он и в подметки не годится тем временам фронтира. Но вот появилась она, эта женщина из Порту, и она знала свое дело, знала, какие вопросы надо задавать, а какие — не надо, но на самом деле я взяла ее на работу, потому что она говорила по-португальски. Я выучила английский и учила глобо — он постепенно становился общим языком, — но есть вещи, которые можно выразить только на своем языке. Мы с ней понимали друг друга.
С той поры мы с Элен работали каждый день. Она моя самая старая и самая дорогая подруга. Она никогда меня не разочарует, хотя я знаю, что много раз разочаровывала ее. Она сказала: ты ни с кем не говоришь о деньгах. Никогда. Ничего не платишь без моего ведома. Никогда. И тебе нужен ведущий инженер проекта. И я, так уж вышло, знаю одного парнишку из Бразилии, он паулистану, три месяца как прилетел.
И это оказался Карлос.
Ох, до чего же высокомерным засранцем он был. Высоким, красивым, забавным — и он прекрасно все это знал. Он обладал тем чувством превосходства, которое присуще всем паулистану: лучшее образование, лучшая еда, лучшая музыка, лучшая рабочая этика. Кариока жили на пляже, вечера проводили в барах, за выпивкой. Ни один из них палец о палец не ударил. Мы встретились в баре, ели лапшу ширатаки. Ты можешь удивиться тому, что я помню про ширатаки. Я помню о той встрече все. В моде царил повседневный стиль 1980-х, на Карлосе были слаксы и гавайская рубашка. К каждому моему слову он относится словно к самой нелепой вещи из всех, что ему доводилось слышать. Надменный, раздражающий сексист — я так на него разозлилась. Я его слегка возненавидела.
Я сказала: «Твоя проблема заключается в том, что ты вообще не можешь слушать, когда с тобой говорят женщины, или дело в одной конкретной женщине?»
И следующий час он провел, излагая бизнес-план, которому предстояло лечь в основу «Корта Элиу».