Новая мозаика

Как время медленно течёт.
Отцовский взгляд, упрёки брата…
Вот всё, чем жизнь моя богата, —
Дней серых тягостный черёд.

А молодая кровь бурлит.

Я получил наследства долю
И вырваться хочу на волю.
Да будет проклят этот быт!

От них уйду я навсегда

И стану жить в своё довольство,
Пусть это молодости свойство.
Как славно побегут года!

Сегодня ночью – о Творец! —

Мой брат заснёт, а с ним и слуги, —
Я к вам приду, мои подруги,
И полон будет мой ларец.

Да, к сладострастию стремлюсь,

Чтоб плавать в неге наслажденья.
Неугасимо вожделенье,
В нём утонуть я не боюсь.

2

И так живу я вдалеке.
Не нужен я чужим вовеки.
Зато остался без опеки
И голодаю «налегке».

За деньги не купить любовь.

Нет уж друзей, ушли подруги…
Твои я помню, отче, руки
И каюсь пред тобою вновь.

Мой опустел уже ларец.

Где радость, праздник, исступленье?
Всё было, а теперь – забвенье.
Как прав был мудрый мой отец!

Нет в сердце больше ничего,

Лишь покаянье и томленье.
Я жажду, жажду искупленья.
Как гнева, я боюсь его.

3

Ну вот, мне кажется – предел.
Я свинопас, мой дом – свинарник.
И голод – вечный мой напарник.
А всех презрение – удел.

Я у свиней краду еду,

А у отца все слуги сыты
И нищетою не забиты.
К нему в работники пойду…

Он мой уход мне не простил.

И, верно, от меня отрёкся,
Коли в семье урод завёлся.
Я сам себе уже не мил.

А брат мой – он же мой судья.

От слов его ознобом веет.
Он в правоте не оскудеет.
За ним – достоинство, семья.

4

Вот вижу снова отчий дом.
Отец идёт воздевши руки.
С ним домочадцы, его слуги.
Мне к горлу подступает ком.

«Отец, как был я глуп и слеп!

Уж не надеюсь на прощенье
И не прошу благословенья.
Дай заработать мне на хлеб…»

Но он прижал меня к груди.

Его одежду я целую
И руку, старчески сухую,
Ласкаю, говоря: «Прости!».

Он повелел лохмотья снять;

Мне обувь и одежду дали,
На палец перстень нанизали.
Не мог об этом я мечтать!

Для пира был забит телец.

«Мой сын восстал, ожил из мёртвых,
Цепочка дней прервалась чёрных», —
Так на пиру сказал отец.

5